Олег Ермаков - Голубиная книга анархиста

— Ну, это вот: «Скажешь, что я лишь мечтатель, / Но я не один такой. / Надеюсь, однажды ты присоединишься к нам / И мир станет единым целым…»

Вася замолчал, прихлебнул чая.

— И фсе? — спросила очарованная Валя.

— Нет, — ответил Вася и продолжил снова по-английски, а потом уже все до конца и перевел: — Ни у кого никакого имущества, / Можешь это представить? / Ни скупости, ни голода, / Все люди в одном братстве. / Представь, что все люди / Равны по всему миру… [2] Автор перевода Guitaroman, источник в интернете: https://en.lyrsense.com/john_lennon/imagine-l

Закончив, Вася просмеялся и сказал, что тут, как в индийском кино — все поют: он, Вальчонок… Вася взглянул на Митрия.

— Может, и вы споете чего?

— Тут есть кому петь, — ответил Митрий Алексеевич, кивая на птиц. — А Леннона один мой сосед в Питере все слушал, на нашей Кубе. На Кубинской улице среди дорог и заводов с трубами…

— Это в честь Фиделя Кастро названа? — спросил Вася.

Митрий Алексеевич кивнул.

— Вы на Кубе жили, дяденька? — спросила Валя.

— В Питере… в Ленинграде…

— Город, как змий меняет свои шкуры-названия, — сказал Вася.

— Да, был и Санкт-Петербургом и Петроградом, и Ленинградом… А это свидетельство какой-то внутренней неустроенности, какой-то шаткости. Как, впрочем, и вообще западная идея в России. Ведь с Петром и с его городом многие наши западники и связывали свои чаяния. Вот она и шатается на болотах-то…

— Хых-хы-хы, — просмеялся Вася. — Я даже сказочку про это сочинил, потом расскажу.

— Лучше уж сразу, — попросил Митрий.

— Ладно… — проговорил Вася и потер нос в веснушках. — Корлоче… Просто сравнил Петра с Иваном-царевичем из сказки. Россия-то страна восточная. Тот же двуглавый орел — это от турок-сельджуков. Какой главный символ, такова и жизнь, политика и все вот это. Лишь изредка блеснет что-то… дрлугое выражение лица, стрланная улыбка… В этом, видать, и загадка клятая: чего же она не преобразится окончательно? Ну? Ну? Как лягушка та царевна. А нет такого Ивана, который бы и попалил лягушачью шкурку, зараза. Ну а Петр, видно, что-то и не то сделал, не так. Царевичу ведь, когда он сжег шкурку, пришлось искать Василису Премудрую свою, и ему подсказали, мол, корлоче, что надо Кащея-то уделать. А смерть того на дубу в сундуке. Царевич дуб сыскал, медведь дуб завалил, сундук разбился, из него заяц…

И тут вдруг тихо сидевший в уголке Бернард запрыгал прямиком к сетке, встал на задние лапы и передними начал перебирать по ней, туго натянутой, птицы подняли гвалт.

— Ху-уугу! — выдохнула Валя. — Бернардик! Перестань!

Вася засмеялся. Митрий тоже улыбался. Валя пошла и взяла кролика на руки, вернувшись, усадила его на колени, стала поглаживать.

— Доктор Юнг называл такие случаи синхронностью, — заметил Митрий.

— И что? — спросил Вася.

— Ну, он придавал этому большое значение, называя проявлениями архетипического. Это что-то вроде мира идей Платона.

Вася собирался с мыслями, синея ярко глазами, ухмыляясь, потирая нос…

— Так… это… в общем… чего дальше? А, ну, заяц там побежал кащеевский, а другой, приятель царевича, за ним, догнал, а из того утка пырхнула, селезень, знакомый царевича, сбил ее, яйцо с иголкой — смертью Кащея в море… вот дерьмо-то… хы-хых-хы… зараза. И в сказке там же показан долгий процесс: царевич не сразу сломал иглу, ломает-ломает, а Кащей мечется, бьется. И в сказке сказано, что не всю иглу ломает, а кончик самый, ну? Кащей-то вроде помер. Но не так чтобы навечно. А надо было всю иголку в порошок стереть. Да Иван-Петр того не сделал. Кащей полежал-полежал в мавзолее, хых, да и ожил, зараза… И снова красавица наша — Лягушка, а то и Жаба, сейчас так точно Жаба, бородавки сочатся ядом, а ее полюбовники кричат, надрываются, что то не яд, а амбра, и разбрызгивают вместе с попами вокруг, народ окропляют. И тот им верит. И нету у нашей сказки конца. Так и обречены бородавки сводить, сводить и снова обольщаться лягушачьей красой. И Кащей нагуливает с Лягушкой отпрысков на нашу шею — то рябого сифилитика, то бровастого с мурлом мурены, то…

— Апчхи! — чихнула Валя.

— Будь здорова, — сказал Вася. — И я вот думаю, а может, может и не было никогда Василисы Премудрой? А была всегда — Васильева!

— Хто, Фасечка?

— Да менеджерша одна, про розовые тапочки пела, миллиардами играла, как фантиками. Волшебница.

Митрий Алексеевич глядел меланхолично на Васю…

— Занятная сказочка, — проговорил он, постукивая мундштуком по краю стола. — Ты не журналист случаем? Или писатель?