Милорад Павич - Дневная книга

– Так вы говорите о судьбе Дистели или о судьбе Годунова?

– То, что Борис Годунов отравился, можно найти в книге, анонимно изданной в Венеции еще в 1772 году. Это написано и в нашей программке. А что касается Дистели, то он исполнял эту роль до тех пор, пока не… ну, скажем, пока сам не устранился со сцены. И если вы пришли, чтобы спросить меня, не устранил ли его, не дай бог, тем или иным способом кто-нибудь из оперы, то я вам скажу, что ни в чем таком не было никакой нужды. Дистели устранился сам…

И Заборовски сунул мне в руки программку, в которой значилось, что заглавную роль в опере Мусоргского поет теперь он.

Я отлично знаю, чего я не знаю. И всегда знал это. Я далек от всей этой зауми, которой занимаются спиритисты, и доверия у меня их мир не вызывает. Но может быть, следует все-таки проникать и в такие сферы? Может быть, именно там лежит ответ на вопрос, кто виновен в смерти Лемпицкой.

Размышляя о такой возможности, я занес в эту тетрадь список всех своих «энергий», таких как голод, боль, гнев, тошнота, запах, смрад, радость, смех, плач, любовь, жажда и т. д., и т. д. Все то, из чего состоит, как говорят спиритисты, «эссенция» нашей жизни здесь и воспоминания о жизни там, за чертой смерти. Затем я пометил все эти «энергии» в произвольной последовательности буквами от А до Z. Осталось последнее – увидеть чей-то чужой сон, как мне и посоветовала каирская колдунья.

Похоже, что однажды утром такое и произошло. Кто-то другой проснулся в моем сне, это был мужчина, и я встал с непонятным вкусом во рту и понял, что мне снился именно чужой сон, который улетучился, стоило мне глянуть в первое попавшееся зеркало. Посмотрев в зеркало, я понял, что «чист» и что мысль о Лемпицкой может сделать возможным наш контакт. В воспоминаниях того утра Лемпицка представала передо мной во всей роскоши своей красоты, пахнущая духами «Addict Dior». Я настороженно следил за самим собой – какая из моих «энергий» первой подаст голос. Но тщетно, я ничего не чувствовал. Даже голода. И лишь в полдень до меня дошло, что в тот самый момент, как я задал себе этот вопрос, ответ был передо мной – запах. Причем ее запах. Духи Лемпицкой «Addict Dior». В моем списке «энергий» слову «запах» соответствовала буква Н. И я вписал его в эту тетрадь. Итак, Маркезина Лемпицка подала голос. Ее ответ записывала моя рука, но не под диктовку тени Лемпицкой, а под диктовку «энергий», которые нас связывали.

На следующий день записанной буквой оказалась О. Тем временем в моих воспоминаниях Лемпицка старела. Она была уже наполовину седой. Я ужаснулся. Но мое дело успешно продвигалось вперед. Последовала буква Я, потом Б, но тут Лемпицка замолчала. Ни полслова. У меня оказалось записано только «НОЯБ…» Затем, как-то утром, она предстала в моих воспоминаниях такой стройной и прекрасной, как никогда, казалось, что отлив седины, охвативший ее волосы, делал ее все моложе и моложе, пока под конец, когда я мог прочитать уже все слово, Лемпицка в моих воспоминаниях не обрела снова свои изумительные волосы и губы цвета клубники, которые она некогда подкрашивала, глядя в глаза борзого пса Дистели…

В Голубой тетради слова Лемпицкой таинственным образом сообщали мне ответ на вопрос, кто именно виновен в ее смерти. Ответ был более чем поразительным. Словно он и не был ответом на мой вопрос.

«НОЯБРЬ ПЕРВОЕ» – вот как он выглядел.

Что за чушь! – первое, что пришло мне в голову, прежде чем я закрыл Голубую тетрадь.

После того как психиатр из больницы, в которой умер Дистели, порекомендовал мне продолжить поиски элементов семейного бессознательного наследия в сне Дистели о Пушкине, я воспользовался его советом и обратился за помощью к историкам. Я исходил из того, что сон Дистели о Пушкине главным образом связан с методами принуждения (магия вуду и иглы), унаследованными от прадеда Пушкина. Встретившись с одним рекомендованным мне историком из университета, я спросил его, есть ли для всего этого какие-нибудь основания в исторических фактах, связанных с предками Пушкина, или же это фантазии Дистели, перенесенные его подсознанием в его сон.

Ознакомившись с отчетом Клозевица о сне Дистели, особенно с той его частью, которая говорит о предке Пушкина, профессор-историк сделал вывод, что в основном все это дело базируется на исторических фактах.

Поняв, что и на этот раз снова уперся в стену, я из соображений приличия выслушал некоторые факты, касающиеся происхождения Пушкина, которые сообщил мне профессор.