Мария Метлицкая - И все мы будем счастливы [сборник]

А Кира снова металась — съездила в Банный, бестолково поболталась меж странных и неприятных людей — квартирных маклеров. Вдруг повезет? Не везло. Нет, квартиры сдавались — но цены! Совершенно неподъемные цены, куда им. Решилась и поехала в Жуковский. Прекрасно понимая, что общая жизнь с родителями у них не получится. Но не на вокзал же, ей-богу!

Мать выслушала ее с поджатыми губами и покачала головой:

— Нет, Кира, извини. Мы пожилые люди со своими привычками. Я все вижу наперед — сначала начнется недовольство, причем с обеих сторон. Потом скандалы — ты знаешь отца. Да и я не железная. Нет, дочь. Извини. И потом… — Она повысила голос. — А этот твой? Когда женился, не знал, что гол как сокол? И ты не знала?

Все правильно. Мама, конечно, права. И обижаться нечего — на правду вообще обижаться нечего. Только что делать? Но легко сказать — нечего обижаться! Конечно, обиделась. На всю жизнь. На похоронах матери стояла у гроба, и надо же — вспомнила! В такой момент и вспомнила! Стыдно было перед самой собой — уговаривала себя простить. Кажется, получилось. Тогда получилось. Но эта обида жила в ней долго, много лет. Мужу ничего не сказала — постыдилась. Родители и не приютили единственную дочь — как о таком рассказать?

Обзвонили и оповестили всех — от хороших приятелей до приятелей приятелей. От близких родственников до дальних. Кира нашла даже в записной книжке бывших сокурсников. Ни-че-го.

Что делать? Заняла денег и ждала звонка от квартирного маклера. Тот, жуликоватый, похожий на лакея или приказчика, — лоснящийся ровный пробор посреди головы и заискивающая улыбка — обещал что-то придумать, что-нибудь подобрать. Наконец позвонил. Встретились они с ним в Медведкове и поехали смотреть квартиру — черт-те где, у самой Кольцевой. Тряслись на автобусе почти полчаса. Потом минут пятнадцать по жидкой вяжущей грязи чапали до дома. В подъезде пахло кошками и мочой. Встали у хлипкой, почти картонной, двери — «приказчик» с пробором ковырял ключом в замке, а она думала: «Зачем здесь замок? Дверь, кажется, можно открыть легким толчком, без особого усилия и напряжения». Кира зашла в квартиру и разревелась. Квартира была абсолютно пустой — ничего! На кухне — плита и мойка, ни стола, ни стула, ни шкафчика. В комнате — два старых одеяла на полу, одна подушка с торчащими перьями и одинокая облезлая табуретка у окна. А как было холодно!

— И как тут жить? — всхлипнула Кира.

«Приказчик» тут же переменился в лице. Оно стало злым и колючим. Презрительно усмехнулся:

— А вы что хотели за пятнадцать рублей? Окна на Кремль и румынскую мебель? Радуйтесь этому.

Кира вытерла слезы и достала задаток — десятку. «Приказчик» хмыкнул, мотнул головой и попытался утешить:

— Да наберете с миру по нитке — кто стул, кто кровать. Вы ж не с Луны свалились! Знакомые-то у вас есть? — Сказано это было с пренебрежением и даже с брезгливостью.

Кира утерла ладонью щеки и коротко ответила:

— Разберемся.

— Ну вот! — оживился маклер. — А то и на помойке гляньте — район новый, люди переезжают из своих клоповников, покупают гарнитуры, а старье — на помойку! Только глядите, чтобы без клопов. Занесете в дом — пропадете! — Он сунул ей в руку одинокий ключ. — Ну устраивайтесь! С новосельем вас, так сказать.

Слабо хлопнула хилая входная дверь. Кира села на табуретку и снова расплакалась: «Да что за жизнь, господи? Одни унижения. Два взрослых человека с высшим образованием. Не приезжие — москвичи. С пропиской все как положено. И рыскать по помойкам в поисках дивана? Обзванивать знакомых и клянчить подушки, занавески, кастрюли, ложки-вилки и все остальное?» Нет. Она так не сможет. А куда ей деваться? И Мишке сказать нельзя — он еще больше впадет в депрессию. Ему-то каково, мужику? И про пустую квартиру она не скажет ему — пока не скажет. Зачем его унижать? Скажет потом, после — когда найдет какой-нибудь диван и еще что-нибудь. Ну и уберет здесь, все отмоет.

Она медленно встала, прошлась по квартире, провела рукой по подоконнику — он был влажный и очень холодный. На ладони остались грязные разводы. Она растерянно оглянулась — и вытереть нечем. Вымыла руки и с тяжелым сердцем вышла прочь.

Мишка был дома, и она удивилась — он был не то чтобы веселым, но возбужденным, почти радостным, другим. Глаза горели странным огнем, будто он выпил. Нет, вроде не пахнет. Да и спиртного в доме не имелось — накануне выпили последние полбутылки сухого вина.

Он усадил Киру на стул, сел напротив и взял ее за руки.