Мария Метлицкая: И все мы будем счастливы [сборник]

Была еще грузинская красавица Тамара — дочь какого-то высокопоставленного человека. Приезжала Царица Тамара на «Чайке». Вернее, ее привозили, и водитель открывал перед ней дверцу.

Тамара была красива жгучей, яркой и немного душной грузинской красотой — настоящая пери.

Она любила рестораны с очень громкой музыкой, обожала танцевать. Нраву была странного, истерического — то громко смеялась, то бурно рыдала. Наверняка у красавицы имелись проблемы с психикой. Зяблик был ею увлечен, но тоже недолго, через пару месяцев стал Тамарой тяготиться. И повезло ведь — приехал отец из Тбилиси и увез экспансивную дочь.

Была еще Лили, болгарка — улыбчивая, милая, стриженная под мальчика, с мальчиковой фигуркой и очень красивыми ногами. Лили пыталась со всеми дружить, надеясь таким образом привязать к себе Зяблика. Бедная девочка — ничего у нее не получилось, Зяблик быстро остыл.

Словом, хоровод этих зябловских баб, этих невозможных красоток, не кончался никогда. Он любил произвести впечатление — явиться, например, с новой сногсшибательной подружкой в Дом кино или в Дом журналиста. Ну а там, в ресторане, гульнуть по полной — с коньяками и винами, с черной икрой и балыками. С размахом и помпой — загулявший купчина. Противно.

Кира удивлялась и тормошила мужа, пытаясь разобраться: Мишка и Зяблик — как могут они быть близкими, самыми близкими друзьями? Ее бессребреник, скромняга и трудяга Немировский и этот Зяблов — невероятный модник, отчаянный бонвиван, московский мажор, по сути, бездельник, нарцисс и хвастун. Как? А вот так! Мишка говорил, что все мы из детства. Зяблик — друг со школьной скамьи, с первого класса. Ну и дальше, всю жизнь. «Разные? Ну да. А что тут такого? Мы понимаем друг друга с полуслова. Мы как близнецы. А то, что разные интересы… Иногда людей объединяют не интересы, а взаимная симпатия и доверие».

Кира с Мишкой даже в тот непростой период почти не ссорились, хотя их бесприютная кочевая жизнь здоровых нервов и настроения не прибавляла — Кира стала часто срываться. Ну скажите на милость, какая женщина, пусть даже исполненная самой жаркой благодарности за приют, даже самая непритязательная и спокойная, выдержит бесконечную круговерть посторонних баб, толпы друзей, бурные сборища и постоянные гулянки и пьянки? Мишка тоже не высыпался, хотя и участие в зябловских загулах почти не принимал: так, посидит с часок — и к себе в «норку», как они называли выделенный щедрым хозяином уголок.

Кира уставала и от бесконечного мытья посуды, уборки кухни и столовой — ну не ждать же домработницу, ей-богу! Принималась опустошать переполненные окурками пепельницы и очищать грязные тарелки — с утра будет невыносимая вонь.

Дальше так было невозможно, надо было что-то предпринимать. Она перестала спать по ночам — мысли терзали, как голодные волки. Деньги, деньги, будь они неладны! Как всегда, все упирается в них! Дурацкая, мерзкая и унизительная субстанция эти деньги. Но без них никуда… Чужой угол, где они приживалы. Но самое главное — муж без работы. Кира понимала — он пропадает и скоро совсем пропадет.

Наконец не выдержала и твердо сказала:

— Миш, надо устраиваться на работу. Хоть куда — все равно. Иначе ты чокнешься.

Он не обиделся, но страшно смутился и сжался в комок:

— Куда, Кира? Ты же видишь — все мои поиски тщетны, бесплодны.

— Да хотя бы в школу учителем физики — какая разница?

В школу. С его талантом. Со степенью. После его лаборатории. Еще одно унижение.

Ей было невыносимо жалко Мишку, а что делать? Чувствовала: еще немного — и он свихнется.

В школу взяли — правда, черт-те куда, в Ясенево. Директриса оказалась нормальным человеком, не побоялась взять не учителя, а ученого — тогда это не приветствовалось. Но с учителями была беда — район новый, школы полупустые, мало учеников, не хватает учителей. Ездить из центра до этих хмурых и продуваемых выселок было непросто — автобусы от метро ходили редко.

Она видела, что эта работа не только не ободрила Мишку, но усугубила его транс и тоску — он совсем замкнулся, почти не разговаривал — ни с ней, ни с Зябловым. И на кухню по вечерам не выходил — валялся на диване в «норке» и что-то читал.

— Увольняйся, — твердила Кира. — Проживем как-нибудь!

Мишка хмыкал и отворачивался к стенке. Молчал. Однажды горестно бросил:

— На что уходит моя жизнь, Кира! На что?

Она увидела его глаза и испугалась. Нет, надо срочно что-то менять!

Однажды, когда у Зяблика шла очередная гульба — стены дрожали, — Кира не выдержала: