Тимур Пулатов - Жизнеописание строптивого бухарца. Роман, повести, рассказы

Ничто уже не волновало в пространстве дома, он все освоил и узнал во дворе и на крыше, все открыто, отовсюду снят запрет, музыкальный же сундучок оказался самой банальной вещью, вместилищем пуговиц многих времен — костяных, стеклянных, медных, пластмассовых — и документов разных лет, ненужных, с бессмысленными теперь надписями, лежавших как приложение к пуговицам.

Он давно позабыл обо всех своих договорах со двором, тайных шепотах с кроватью дедушки и клятвах олеандру, трезвый и высокомерный, смеялся над своими вчерашними страхами, не понимая, что, оторвав все это от сердца, он больше уже никогда не вернется к прошлому, разве лишь в воспоминаниях, — не взволнуется, не возрадуется, а жить прошлым, как живет бабушка, — скучно и тоскливо, как бывает скучна ее мудрость, дремлющая в воспоминаниях.

Однажды, когда Душан вернулся с улицы после игр, весь белый от пыли, и его стали купать, мать вдруг поразилась, не узнав его кожи. Детское, холеное исчезло с его тела, и мать даже всплакнула, почувствовав по сухим складкам на шее сына, по смуглым грубым рукам, по всему его облику, что удалился он от родных и что прозевали они час, когда мир улицы, где, по словам, бабушки, дьявол чувствует себя, безнаказанным, стал забирать мальчика и уводить все дальше от семьи.

«Уличный мальчишка», — говорила теперь мама, когда злилась на него, не зная, что и улица не приняла сына до конца и что за воротами Душан нередко чувствовал себя одиноким, понимая, что мальчики не полностью доверяют ему, видя, что бывает он мрачен, угрюм и высокомерен, бегает хуже других, устает и что нет у него простоты и легкости в общении. Видя, как он важно вышагивает, возле ворот в белой рубашке с наглухо застегнутым в жару воротом, даже взрослые не могли не улыбнуться желанию Душана выделиться, и кто–то назвал его «маленький имам» [6] Имам — духовный наставник. .

Упрямый и обидчивый, он сказал себе: все, что за воротами, принимать близко к сердцу не обязательно, если любовь к дому и родным — долг, то перед улицей, когда смеется она над тобой, можно захлопнуть двери и уйти в себя, обидели — несколько дней выдержать, не выходить, пока не забудется обида или же виноватые мальчики не позовут обратно к себе и не признают его права быть равными с ними во всем — играх, дерзких и грубых выходках. Те два или три дня, когда он добровольно заточал себя дома, вовсе не были скучными и нестерпимыми, как для Амона, если его в наказание не пускали за ворота. Душан воображал себя Юсуфом Прекрасным, брошенным злыми братьями в колодец, но поднявшимся благодаря страданиям на такую высоту почета и уважения. И вот, прочувствовав весь этот путь — от унижения до возвышения, с каким удовольствием спешил Душан потом простить братьям, и это чувство сострадания и доброты к прощенным было столь сильным, что он плакал, переживая втайне, перед сном, — ведь, причинив ему страдания, братья тоже настрадались, и как прекрасно, что не мстит он мелко, а прощает…

Если мальчики стучали в ворота и звали его опять на игры, маленький имам с удовольствием замечал по их лицам, что, хотя и считают его слабым, нелюдимым, смеются, все же не хватало им той доли мягкости и доброжелательности, которые Душан вносил в их среду своим присутствием, искренне страдая над поранившим руку, над избитым или обманутым. А в те минуты, когда пересиливал всегдашнюю робость и рассказывал истории из «Хазори як шаб» и видел, как братья, которых он простил великодушно, смотрят на него как на самого умного и знающего, радости его не было предела, и Душан смущался, чувствуя, что не выдержать ему на лице строгости, какая бывает у наставника.

Брат Амон был со всеми; сильный, простодушный, он легко сходился и с мальчиками и со взрослыми и не выделялся ничем в своей компании учащихся, местом сборищ и игр которых был тот самый пустырь за домом, где рождались песчаные смерчи, эти ловко скрытые дьяволы. Об Амоне отец любил говорить: «хозяин жизни», Душан же своей впечатлительностью себя утомляет и всех вокруг. И может быть, из–за этого различия Амон очень рано почувствовал неприязнь к брату — ведь окружающие не только отталкивали Душана от себя, но к нему и тянулись, ибо у всех было такое ощущение, что маленький имам личность более интересная и загадочная чем Амон.

Часто злило Амона то, что не признавал Душан власти старшего брата, делал вид, что не нуждается в уличных играх или драчках в его поддержке, и вообще упрямо сторонился всюду Амона, смутно понимая, что стоит хотя бы раз поддаться влиянию старшего, как ничего не останется в нем такого, к чему тянулись мальчики, прельщаясь его спокойствием, чувством собственного достоинства и умом.