Тимур Пулатов - Жизнеописание строптивого бухарца. Роман, повести, рассказы

— Хорошо, — согласно кивнул Душан, не чувствуя к ней ничего: ни ревности, ни интереса, и, найдя свой козел, они прижались к холодному дереву.

Душан молчал, не зная, что говорить, все еще чувствуя себя оскорбленным циничным смехом Каримы. Неужели он выглядел таким нелепым, смешным и нудным по сравнению с Аппаком, что она и в мыслях не допустила… будто оскорбил Душан ее своим признанием?

— Может, вы что–нибудь скажете? — услышал он обиженный голос Вазиры. — На прощание… Мы ведь скоро уедем…

— Уедете? — переспросил Душан так, словно удивился, затем торопливо потянул Вазиру к себе, ее хрупкое, податливое тело, и поцеловал ее губы… но ничего не почувствовал, кроме соленого привкуса во рту.

Вазира вся задрожала от неожиданности, а потом глянула на него, сияющая, радостная, и, кокетливо укоряя за нетерпение и неумелость, прижалась к ему, обняв Душана за шею.

«Нет, — мелькнуло у Душана, — я ее не чувствую… не люблю». — И, видя, как Вазира торжественно, словно заученно, поднялась на носки, сомкнув колечком губы, Душан обреченно закрыл глаза… но поцелуя не получилось из–за неожиданного шума, топота во дворе.

— Танцы кончились, — проговорил Душан, смутившись, как и Вазира, и увидел, как парами выбегают из зала мальчики и девушки и среди них одинокий Ямин, трагически смотрящий по сторонам и ищущий Вазиру.

— Ямин, — овладев собой, спокойно сказал Душан.

— Спрячемся, — заговорщически шепнула Вазира, но Душан сделал вид, что не расслышал, побежал навстречу Ямину.

— Ямин! — крикнул Душан, еще издали взмахивая руками. — Вазира ждет тебя!..

Ямин подбежал, тяжело дыша от возбуждения, пронзительно, словно пытаясь уличить Душана в чем–то недостойном, посмотрел на него.

— Она ничего не поняла… не узнала? — тоскливо шепнул Ямин.

— Ничего — клянусь! Ни драки, ни шума… ни хамского крика Шамиля, — в упор, не отводя взгляда, смотрел на него Душан, не замечая, однако, следов драки на лице Ямина.

— Я ей нравлюсь? — неожиданно спросил нетерпеливый гаждиванец и, не дождавшись ответа, довольный, побежал в сторону спортивного поля.

А с Душана будто спало напряжение, и, желая одиночества и покоя, он даже не вышел к автобусу, чтобы проводить девушек.

Мальчики же вернулись в спальню возбужденные, шумные и всю ночь, до самого утра, не могли успокоиться — говорили о дне, когда поедут в Ташлак с ответным визитом, о своих девушках, называя их имена как заклинание, боясь к тому времени забыть их, смеялись и язвили над неудачниками…

Душана все это не трогало, не волновало, он только подумал, засыпая: «Может, хорошее, непорочное в людях надо открывать долго, постепенно… терпения не хватит… а порок привлекает, потому что наружу, открытый?» А среди ночи, когда проснулся от разговоров в спальне, то, о чем он подумал ранее, продолжилось в его ощущениях другой странной догадкой: «У Вазиры даже губы неоткрытые, соленые… а Гульсум вся давно без защитной оболочки, замазывает свой порок кремами и пудрой!..» — Мысль эта, как толчок, окончательно разбудила Душана, потянувшись к кровати Аппака, он шепнул:

— Пойдем завтра к дому Гульсум, Пак?

Аппак усмехнулся, но, чтобы как–то смягчить свой отказ, лег к Душану на кровать, обнимая бухарца.

— Сдалась тебе эта ведьма Гульсум… Столько красавиц нас любит… Завтра еду к Кариме. Хочешь — вместе? Если не Вазира — выберешь себе другую. Ты золотая медаль для любой девушки, тебя надо только раскусить… попробовать на зуб.

— Просто я хотел узнать: Болоталиев к ней ходит или?.. — сказал Душан, подавляя в себе обиду.

— А тебе не все равно?! Пусть к ней сам черт ходит — плюнь! Будь выше… — Аппак помолчал, прежде чем сказать другим, страстным тоном: — И вообще, Шан… поберегись… Давно хотел тебе сказать: куда–то тебя клонит к опасному. Ты спокоен, трезв… но вдруг такое выкинешь — просто ахнуть можно!

— Ты о чем это? — рассердившись, отодвинулся от него Душан, и Аппак, чтобы не затевать спор в такое неудобное время, молча встал.

А в следующую ночь Аппак и Ирод, уложив в свои постели манекены, решили добираться в Ташлак, если не на попутной машине, то пешком, рассчитали торопливым шагом тридцать километров пройти за пять часов, чтобы хотя бы к утру встретиться со своими девушками. А после них каждый вечер по два мальчика устремлялись в темноту… так что мальчики не забывали своих девушек, а их воспитатели, некогда слывшие прогрессистами, не забывали о зармитанской земле, которая казалась им податливой для прочного и спокойного быта.