Владимир Алексеев - Пьяное лето [сборник]

Мать думала, что я умру в два года. Война, голод, болезни, дистрофия, колит, температура и понос.

– Сфотографировала я тебя с лепешкой в руке, думала ты умрешь. Вон какой ты грустный в кроватке стоишь.

И в самом деле, грустный и лепешку в руке на уровне груди держу – по-детски. А вокруг – грустная аура распространяется, печаль, прямо-таки, до слез.

Почему не умер? Кому это все надо? Помню, много в детстве болел, бредил: то в жар, то в холод бросало… Помню, штук пять одеял на мне, когда в Сталинграде и в Астрахани от малярии страдал. И вот вырос и даже окреп, после детства сильно практически не болел.

– Вырастила бугая, – бывало, скажет мать, глядя на меня и пьяно моргая.

– А на…я, – мысленно продолжу я ее поговорку. И, глотнув из стакана или из стопки, начинаю закусывать. На водку матерь моя денег не жалела.

Для понимания времени нужна смерть этого времени. Для понимания предков – отцов и матерей – надо дождаться их смерти, как это ни грустно иногда звучит. И еще должно юности достигнуть зрелости, чтобы в какой-то мере своих родителей судить. Но и в том и в другом случае этот суд часто не верен. Ибо суд над человеком, что называется, могут вершить вечные скрижали и мир невидимый.

Рассказывали случай. Девушка из-за несчастной любви или обмана бросилась с металлических конструкций и переходов в ковш с раскаленным металлом. Это (рассказывали) было подобно моментальной вспышке маленькой тряпки или клочка бумаги. И резкое небольшое шипение, как от сгоревшего на огне костра мотылька. И все.

Так ли это? Не знаю. Но ради любви не стоит прыгать и в раскаленный ковш. Надо найти другую, а если надо, и третью, четвертую любовь. В одной (вечной) любви человек часто концентрирует, не замечая того, свой эгоизм. Хотя она и бывает необыкновенно прекрасной, когда обоюдна, без лжи, и на всю жизнь. Такую любовь надо возвышать, ставить ее на пьедестал. Впрочем, в искусстве таких примеров много.

И опять было кружение по городу, и опять, в который раз, заглядывал в парадные и подъезды, ища что-то, к чему-то стремясь, как будто что-то потерял… И опять была осень, тот солнечный счастливый сентябрь, который будет и тогда, когда меня не будет…

Внешний и внутренний (эстетический и этический) человек в своих крайностях склонен к безумию. Только характерные особенности болезненности разные. В первом случае: страх и слабоумие. Во втором: шутовство и резонерство с приливами эйфории или депрессии. Излишняя страсть к красоте или морали приводит к безумию. А может быть, генетически заложенное в организме безумие приводит к этим двум крайностям: красоте и этике. В первом случае – слишком погружая в жизнь, а во втором – слишком отрывая от жизни.

Чувствую, что с некоторых пор во мне поселился дракон. И чувствую, что он меня скоро погубит. И погубит тогда, когда окончательно явит во мне раздражение, окончательно разорвет мою душу, оставив мое тело бездыханным, предварительно наслав на меня какую-нибудь болезнь, какую-нибудь страшную напасть. Этот дракон сомнения и несовершенства. Все, что мной соделано, кажется мне таким несовершенным. Как избавиться от того, что внутренний Сальери убивает меня, делает меня несчастливым? Только счастливый человек для меня совершенен. Червь познания оставил его, и он поет, как дышит, он дышит, как поет. Я же в титаническом положении, а титаны не находят свободы и бессмертия. Они, как и люди, страдательны и смертны.

Русофобство даже среди талантливых режиссеров, артистов и, соответственно, писателей выражается часто непониманием лучших черт русской души (черного в России было всегда предостаточно, но черное легче всегда замечает черный человек и, разумеется, дурной, пусть даже и талантливый).

Поясняю. Известный актер Ролан Быков, играя в фильме «Андрей Рублев» Тарковского скомороха (неизвестно, чья идея показать подобным образом скомороха, актера или режиссера), создал его неприкрыто вульгарным и даже охульным, так что стыдно было на эти актерские кривляния смотреть. То есть создал то, что в жизни бывает. Скоморохи и в самом деле рассчитывают на низкий вкус (тому примером клоуны в цирке), в искусстве кино это не должно быть безобразным, вызывать отвращение, не должно носить определенной специальной заведомо направленности, что в достославные времена называли очернительством.

В году 1959-м я три месяца жил в своей родной деревне Внуково под Торжком и присутствовал при подобном «скоморошеском» кривлянии под Рождество в деревенском клубе. Две женщины (лет сорока пяти, замужние) нарядились в мужское тряпье и, разрисовавшись румянами и черным карандашом, танцуя в паре, кривлялись настолько вульгарно и несмешно, что стыдно было на них смотреть, тем более, что все в них знали жен и матерей, их выросшие дети танцевали тут же.