Юрий Плавский - Мертвые собаки

Одна из четырёхкрылых ящериц опустилась ниже и зависла над роющимся в отбросах существом. То, заметив опасность, повернулось всем туловищем к нападавшему и стало играть своими мышцами, демонстрируя ему их могущество. Участники назревающего конфликта имели разные весовые категории, и явным преимуществом обладал мусорщик. Ящерица отступила, она вновь взмыла вверх и, казалось, потеряла всякий интерес к тому, что творилось внизу. Как только мусорщик успокоился, ящерица спланировала вниз, и приземлилось за зданием. Она сложила свои крылья, плотно прижав их к туловищу и, припадая к земле, бесшумно двинулось к мусорным кучам. Мусорщик, поглощённый своим занятием ничего этого не заметил. Приблизившись на достаточное расстояние, ящер изготовился, и сделал стремительный прыжок. При этом его хвост развернулся и стал похож на лассо. На конце хвоста обнаружился острый коготь. Ударом своего тела ящер сбил мусорщика и как удав спеленал его. Он обнял его всеми четырьмя лапами, обвил его своим туловищем и хвостом. Коготь вонзился в шею. По–видимому, когтем хищник поразил какой–то важный нерв, либо в тело жертвы была введена некая доза яда, которая частично его парализовала. Вскоре яростные сопротивления мусорщика прекратились. Не дожидаясь прихода смерти, ящер, издавая звуки похожие на мурлыкание довольного собою кота, стал пожирать свою жертву. Вопли несчастного заполнили пространство. В том ужасном крике не было ни мольбы о помощи, ни призыва к состраданию, ни обращения к милосердию. В том вопле звучали только ноты безысходности и крайней степени отчаяния. Ящер методически вырывал куски мышц из тела страдальца и, мурлыча, слизывал зеленоватую кровь, сочащуюся из ран.

Свидетелями разыгравшейся передо мной трагедии были и многочисленные игвы, сновавшие повсюду, но никто из них не обращал на эту жуткую сцену абсолютно никакого внимания. Я лихорадочно искал своим взглядом что–либо, что я смог бы использовать, как оружие и прийти на помощь к несчастному. Но ни камня, ни палки я не находил. Наконец я увидел обломанный сук дерева. Мне он показался вполне подходящим.

— Нам нельзя вмешиваться в ход событий! — остановил альтруистический порыв мой Учитель. — В этом мире не принято оказывать кому–либо помощь! Ибо любовь к жизни, источаемая сердцем Бога, в своём движении по Вселенной не достигла этого пространства!

Насытившийся ящер распеленал жертву, облизнулся, взмахнул всеми своими крыльями и тяжело взлетел. Внизу продолжал рыдать искалеченный мусорщик. В его растерзанной груди я увидел бьющееся сердце.

— Я никогда не мог подозревать Природу в наделении своих тварей столь совершенным вооружением для убийств и столь холодным умом, лишённым жалости! — сказал Я. — Я не могу больше перенести мерзости этого мира! — пожаловался Я своему Учителю.

Движение вновь приняло нас в свои объятья. Мы опустились на снежную вершину горы. Внизу плескалось море, ослепительно белое облако неподвижно висело у горизонта.

— Ты низверг меня до самых глубин ада! — сказал Я Даниилу. — Ты вознёс меня до ослепительных вершин рая! Но везде я увидел только одно! И это одно, есть стремление к свободе! Где–то свободы больше, где–то её меньше, но борьба за неё идёт везде! Но даже если в своём блуждании по мирам я приближусь к престолу Господа, то тогда я стану ещё менее свободным, чем когда–либо, ибо тогда надо мной во всей своей громаде нависнет Его непреклонная воля! И потому я задаю тебе свой вопрос, — а свободен ли сам Бог?

Даниил внимательно посмотрел на меня. В его взгляде перемешались любопытство и страх.

— Нет у Бога свободы! — ответил Я себе. — Ибо Бог должен жить по тем же законам, по которым существует и созданный Им, такой многообразный, и такой несовершенный, Мир! И на Бога давит тяжкий груз ответственности за судьбы каждой из планет, и благополучие каждой букашки на них! И частью этой ответственности Бог когда–нибудь придавит и меня! И эта громадная ноша тут же раздавит и превратит меня в грязную лужу!

А хранительницей свободы является только Смерть! Та смерть, которая господствует на границе между абсолютным добром и абсолютным злом! Но за свидание с нею назначена такая плата, которую я никогда и ни при каких обстоятельствах не смогу дать! Ибо чтобы раствориться в сновидении небытия, я должен буду ежедневно, и множество жизней подряд, пить кровь убиенных мною младенцев! А эта цена не по мне!

Так неужели я буду вечно играть роль, написанную для меня бездарным драматургом?