Вероника Кунгурцева - Киномеханика

Армия — хорошая школа живописи, особенно рисования углем, поскольку краски не всегда под рукой. Рутина полезна для того, чтобы набить руку и отшлифовать технику. Но всё-таки после двухлетней обязаловки и принудиловки не менее полезно отпустить свои природные задатки на волю и отдаться течению свободного творчества. Моральное право он имеет: священный долг Родине только что отдан. Однако Жека торопит: на БАМ. «Это время гудит: БАМ!» «Веселей, ребята, выпало нам…» И поэты недаром торопятся сочинять песни. И Жекино чутьё верное: первые получают и квартиры, и регалии, и длинный рубль. Но главное — Стерху было ее жалко из-за ситуации в семье, невыносимость которой проскальзывала в ее разговорах с ним. Что ж, он готов был опять мобилизоваться, вновь писать на заказ, пусть и более тонкий, хотя тонкое самопринуждение, возможно, коварнее откровенной муштры. Что нормальный мужчина ни намеком не даст понять женщине, когда идет ради нее на уступку, — это ясно само собой. Внутренне решение уже было принято твердое, хотя и не высказано вслух. И тут Жека сама перечеркнула его намерение. На предложение позировать Стерху обнаженной она ответила решительным и даже гневным отказом. Жека не сознавала всей меры оскорбительности и абсурдности такого ответа. Если она признаёт в нём художника, то все художники пишут обнаженную натуру. И кого еще в городе, кроме нее, попросить об этом? Не тетку же! В том, что тайна будет сохранена — картины никто без ведома Жеки не увидит, и никто не заглянет в глухой подвал без окон и не откроет во время сеанса запертую на засов дверь, — Стерх готов был дать любые гарантии. То, что он предлагал только и исключительно позирование, понятно и без слов. Правда, великие художники позволяют себе смешивать искусство с личной жизнью, но великим Стерх себя не мнит — до них ему еще расти и расти. И вот ему отказано в такой мелочи! Для нее пустяк, для него — нет. А на какие жертвы вообще готова эта теплолюбивая южанка? Если она не открывает личный купальный сезон, пока морская вода не прогреется до двадцати пяти градусов, то что с ней станется на берегах Байкала или Амура? Не переоценивает ли Жека свои возможности?

— Ты потребовал от нее сразу двойного самопреодоления: и холода, и стыда, — сказал Марат, постукивая зубами. — Голая она бы тут быстро озябла, посинела, покрылась гусиной кожей и потеряла половину привлекательности. А девушки этого себе не прощают.

— Надо было давно догадаться, что ты замерз! — сказал Стерх, хлопнув себя запястьем испачканной руки по лбу, и подтащил к Марату самодельный электрообогреватель, воткнув его вилку в один из множества тройников и змеящихся по полу удлинителей.

— Я потерплю: всё равно синий, — пошутил Марат, извлекая вилку из розетки. Он вспомнил, с какой скоростью распространялся по Учреждению пожар, вспыхнувший вот от такой же керамической трубки, увитой открытой спиралью. В отличие от Учреждения, в этом подвале не было даже решеток, сквозь которые можно было бы криком позвать на помощь. — Дальше можешь не рассказывать, я понял, — сказал Марат. Он достаточно времени потерял на это позирование, на знакомство с фактами, которые вряд ли будут полезны для дела, и теперь уже торопился. — Чего тебе не удалось, того Адик добился прилюдно, действуя более дерзко и изобретательно. Кроме того, ты ощутил его правоту. Ведь ему она когда-то тоже, как и тебе, делала авансы, принимала подарки, а по возвращении его из тюрьмы стала холодна и неприступна. Она сама дала повод поднять себя на смех. И поделом ей, невеже!

— Нет, ты еще не всё понял, — перебил Стерх, — иначе бы не говорил таким тоном, словно я пространными рассуждениями стараюсь прикрыть элементарное малодушие: отступился, мол, Стерх от своей подружки, сдрейфил, а теперь подводит под это мораль. Нет. В ту секунду на пляже мы с тобой видели Жеку с полярно противоположных сторон. В твоих глазах она была спасительница, морская богиня, а для меня — золотоволосая кукла, которая своим бездушием топила тонущего, не чувствуя, что тот тонет. Конечно, Адик не жаловался, не делал кислую мину, а держал фасон, как и положено по их воровскому кодексу чести, и даже третировал облезлого фраера из команды катера. Играл, как кошка с мышкой. Но в один момент я непроизвольно стал свидетелем сцены, приоткрывшей всю глубину его несчастья. Ты спал в этот момент. Стали они играть на какие-то «звездочки».

— На что? — переспросил равнодушно Марат.

— По-моему, на «три звездочки».