Владимир Шаров - Царство Агамемнона

Так до конца Второй мировой войны. Едва становится ясно, что Германия скоро капитулирует, он идет в советское постпредство и без проблем получает визу. Самолетом его возвращают в Советскую Россию. Согласиться на это было безумием, потому что не надо быть гадалкой, чтобы сказать, что в Москве он будет арестован, а потом в Лубянском подвале получит свою пулю в затылок. Однако, похоже, Мясников понимал, что его ждет. Никаких иллюзий не питал, выбрал такой конец сознательно. Впрочем, к этому я еще вернусь. А пока – о чем «Философия убийства»?

В восемнадцатом году Гавриил Мясников, будучи председателем Совета рабочих и солдатских депутатов Мотовилихи (пригород Перми, где находился крупнейший военный завод дореволюционной России, на котором двадцать пять тысяч рабочих производили мины, снаряды, патроны и артиллерийские орудия, – заводу в «Философии» посвящены многие, причем редкие по нежности страницы), организовал убийство великого князя Михаила Романова. Инсценировка побега и расстрел. По той же схеме в Алапаевске местные чекисты, братья Серовы, убивают почти пятнадцать других великих князей Романовых, а в Екатеринбурге расстреливают Николая II с семейством.

Львиная доля рукописи – как раз объяснение необходимости, высшей справедливости этого шага, к чему, – продолжал я, – тоже еще вернусь. Пока же скажу, что в общем «Философия» – классическое житие монаха-подвижника. Соблюдены мельчайшие каноны жанра. Революция есть служение и аскеза, взятие на себя самых страшных грехов, в том числе при необходимости и смертоубийства ради нас, грешных, а истинный революционер – монах в миру, если надо, кладущий и свою жизнь на алтарь спасения рода человеческого.

В рукописи это изложено весьма подробно; чисто монашеская жертвенность и отказ от земных благ: еды, женщин, быта; страсти – необходимость, обязательность физических и духовных страданий. Они есть закалка твоей души, подготовка ее к будущим мукам. Вот главные темы «Философии»”.

Кожняк : “Извините, что перебиваю. Всё очень и очень любопытно. Но я хочу, чтобы, рассказывая о «Философии убийства», вы имели в виду несколько вещей. Первое. Мне бы хотелось знать, к чему вы склоняетесь, что́ бы сами стали печатать: выписки из «Философии» или всю рукопись целиком?

Это серьезный вопрос, потому что все-таки мы ведь готовим трехтомник Жестовского, а не Мясникова. А может, и «Философию», и выписки, твердо оговорив, откомментировав их как основу «Царства Агамемнона»? Следующее пожелание. Мне бы, а насколько я понимаю, и Ивану Алексеевичу, хотелось бы услышать не только, что вы думаете по поводу мясниковских выписок, но и чтобы вы, сколько бы страниц там ни было, нам их зачитали”.

Я не любитель чтения вслух и снова попытался уклониться, говорю Кожняку: “Да там пятнадцать страниц, может, и больше. На всё про всё уйдет не меньше двух часов”.

Кожняк : “Ничего, думаю, мы с Иваном Алексеевичем двумя часами располагаем. – И снова: – Это не блажь, так нам будет легче решить, как печатать «Философию». Третий вопрос: понимаю, что комментарии к выпискам, пусть и в голове, у вас уже составились, и нас с Иваном Алексеевичем интересует, не могли бы вы взять на себя и комментарии к полной версии «Философии убийства»? Как вы думаете, сколько времени на них уйдет?”

Я : “Что касается комментирования всей «Философии убийства», то в этом необходимости нет. Добрая ее половина – выпущена только полемика с Лениным по поводу двух его работ – «Анти-Дюринг» и «Материализм и эмпириокритицизм», кстати, тоже на редкость живая и эмоциональная, – уже публиковалась в альманахе Владимира Аллоя «Минувшее». В высшей степени качественные комментарии для «Минувшего» сделал историк Борис Исаевич Виленкин. Уверен, для него не составит труда откомментировать и другую часть рукописи”.

Кожняк : “А вы его знаете?”

Я : “Хорошо знаю”.

Кожняк : “И думаете, он согласится сделать для нас эту работу?”

Я : “Не переговорив с ним, сказать не могу, но в общем уверен, что согласится. Почему он должен отказываться? Он «Философией» занимался не один год, убежден – будет только рад”.

Кожняк : “Хорошо, а вы не могли бы взять на себя предварительные переговоры? Тогда и с составом трехтомника легче будет определиться”.

Я : “Это не проблема”.

Кожняк : “Ладно. Раз данный вопрос выяснен, идем дальше”.

Я : “Возвратимся к выпискам Жестовского. Доказать, наверное, не смогу, – говорю я, втемную ссылаясь на Электру, – но есть основания полагать, что выписки делались не для романа. Они стали основой «Царства Агамемнона», тут сомнений нет, но делались для другого”.