Жужа Тури - Под одной крышей

Торговля шла прямо на улице. Стоило кому-нибудь остановиться и поднять зажатые в руке часы, как в мгновение ока его окружало кольцо людей; часы вертели в руках, высказывая критические замечания, прикладывали к уху. Под аркой красного кирпичного дома на площади Мадач какой-то художник с курчавым чубом устроил своеобразный вернисаж, приставив к стенам прямо на тротуаре красочные иконы. Он стоял со скучающим видом, опершись спиной о колонну, и курил. Одна женщина предлагала швейную машину, демонстрировала ее работу на лоскутке материи и не переставала повторять: «Подлинный, настоящий, неподдельный Зингер…»

Сестры свернули на проспект Ракоци. Дома здесь более или менее уцелели и улицы были многолюднее, но мусора и грязи было столько, словно в городе десятилетиями не убирали. Луйза ловко лавировала тележкой, обходила препятствия и так быстро пробиралась в толпе, что Мари едва поспевала за ней. Временами к ним кто-нибудь пристраивался, интересуясь, не продаются ли печки.

— Меняем на продукты, — отвечала Мари.

Они поравнялись с Восточным вокзалом, с домом № 73, который несколько лет назад рухнул сам по себе. Обе сестры жили в ту пору в большом доходном доме. Какой переполох вызвала эта катастрофа! Все жильцы обсуждали происшествие в коридоре. Дети первые бросились со всех ног туда, за ними побежали и взрослые: в тот вечер в доме почти никого не осталось. Проспект Ракоци запрудила огромная толпа, перед ней выстроились полицейские, солдаты, пожарники, машины, велосипеды. Им пришлось свернуть в один из переулков, чтобы их не подмяли жадные до сенсаций зеваки. Отойдя на безопасное расстояние, они долго смотрели на рухнувший дом, сетовали на большой ущерб и сочувствовали тем, кто остался без крова. Один рухнувший дом вызвал такой переполох! И если, бывало, велосипедист собьет кого-нибудь, тотчас собиралась толпа, а теперь даже братские могилы на площади Барош не привлекают столько любопытных. Люди равнодушно идут мимо, в большинстве своем на площадь Телеки.

Где-то неподалеку от улицы Народного театра стало очевидным, что дальше с тележкой не пробиться. Плотная, гудевшая, как потревоженный улей, толпа окружала крестьянок, сидевших со своими кошелками у тротуара; здесь создалась страшная давка, люди вырывали друг у друга прикрытые платками окорока и куски сала. Визгливые женские голоса заглушались порой гортанными выкриками мужчин. Единых цен не существовало: пачка сигарет «Дарлинг» стоила восемьдесят пенгё, а через несколько шагов такую же пачку можно было купить за пятьдесят. Кто-то просил за зажигалку полкилограмма жира, в другом месте ее же предлагали за ломоть крестьянского хлеба. Продавали постельное белье, причем на каждом предмете были разные монограммы, мужской костюм, солдатскую шинель, золотые и серебряные вещи; один нахваливал, другой ругал, каждый в соответствии со своими интересами — продавца или покупателя.

Толпа разлилась в большое озеро, кое-где время от времени раздавались крики о помощи, бранились женщины. Луйза подтащила тележку к тротуару. Мари уселась возле печек, не представляя себе, как в этой сутолоке им удастся сбыть свой товар. Люди торопливо проходили мимо, не обращая на них никакого внимания. Рядом с ними остановилась женщина, она предлагала кусок бельевого шелка. Вскоре вокруг них образовалась толпа. Пожилая женщина в черном платке пощупала пальцами материю, но продавщица шелка закричала на нее:

— Не лапай грязными руками, все равно не купишь, этот шелк тебе не по карману!

Женщина в платке отошла, растерянно посмотрела по сторонам, остановила взгляд на Луйзе.

— Не надо, Луйза, — умоляюще зашептала Мари, — а то беды не оберешься…

К счастью, вмешательства Луйзы не потребовалось: у обиженной нашелся другой заступник. Какой-то молодой человек в засаленном кителе протолкался к продавщице шелка.

— Откуда вам известно, по карману ей или нет?

— Оттуда, что я отдам только за мешок муки.

— Вы не шумите. Еще не известно, как к вам попал этот шелк.

— Не ваше дело!

Но тут вмешались и другие.

— У самой грязные руки — продает краденый шелк, а на людей кричит!

Женщина взвизгнула:

— Я найду на вас управу! Как вы смеете подозревать меня в воровстве! — И глаза ее забегали по сторонам, ища путь к бегству.

— Мешок муки за краденый шелк, ишь чего захотела! — слышалось с разных сторон, и женщина, смекнув, что ей не вырваться из плотного кольца, струхнула:

— Ну тогда сами назовите цену, — сказала она. Толстый, с лоснящимся лицом лысый мужчина, работая локтями, протиснулся вперед: