Жужа Тури - Под одной крышей

— Сегодня никого не пропустим! Прошу разойтись!

Никто не двинулся с места. Подводы и тачки заполнили мостовую, словно вся округа отправилась на большую ярмарку распродажи подержанных вещей. Кое-кто спустился на берег Дуная и, вглядываясь вдаль, ждал, не появится ли хоть какая-нибудь лодка. Люди давали друг другу советы, куда лучше податься — в сторону Обуды или Ладьманьоша, перетаскивали свои узлы с одного места на другое, некоторые решили идти дальше, теперь уже по берегу. Небо еще было голубое, но тень от склона горы медленно наползала на мостовую. Дунай словно вздулся и, пенясь, катил свои темные воды, зажатые в каменное русло. Вдали, в конце набережной, были уложены один на другой разбухшие трупы лошадей, и на реке покачивались на волнах какие-то коричневые бесформенные тела. Проплывая под мостом, они наталкивались на его опоры, громоздились друг на друга; проходившие мимо не обращали внимания на несчастные жертвы — подобное зрелище уже стало привычным. На противоположной стороне площади превращенные в руины дома, некогда с таким старанием запираемые на замки квартиры осуждающе выставили напоказ свои раны: обрушившийся потолок; висевшую, как казалось издали, на тоненьком волоске люстру; готовый низвергнуться шкаф с распахнутыми дверцами; единственную картину на голой стене; застрявший в расщелине дома открытый рояль. Гостиница «Геллерт» зияла выбитыми окнами и пробитыми стенами.

На противоположной стороне площади тоже скопились подводы: там сосредоточились жители Ладьманьоша, окрестностей проспекта Миклоша Хорти. Веренице подвод не видно было конца, словно все обитатели Буды пустились в это отчаянное путешествие. В районе моста сновали солдаты и полицейские, передавая из уст в уста вновь полученные распоряжения. Они оттеснили напиравших, но кое-кому все же посчастливилось проскользнуть на мост и перебраться в Пешт. Пожилой мужчина в бриджах протиснулся вперед; одной рукой он поддерживал женщину, другой тащил за руку подростка в гимназической фуражке. Они не спеша приближались к кордону; одетые в разношерстную форму полицейские уже собрались было вернуть их обратно, как вдруг к мужчине в бриджах подскочил офицер и вытянулся по стойке «смирно».

— Мое почтение, господин полковник!

— Здравствуйте, — коротко ответил тот и с горечью и иронией в голосе добавил: — Мне нужно пройти с семьей на ту сторону, если позволите.

Офицер поклонился, метнулся туда-сюда; затем он с кем-то спорил, кого-то убеждал, наконец вернулся и широким жестом пригласил полковника следовать на мост.

Везет же людям! Идет по мосту, вместе с семьей, не торопясь, словно вышел прогуляться после обеда. Мари с затаенным испугом смотрит на сестру, ее страшат последствия того, что сейчас произойдет.

Кровь ударила в лицо Луйзы. Вся побагровев, она звонким голосом крикнула:

— Почему пропустили полковника?! Нам тоже нужно туда. Что за свинство делать исключения! А вы чего терпите? — И она повернулась к толпе: — Кто вы — бессловесные бараны или настоящие мужчины?

— Луйза, дорогая, — зашептала Мари.

— Оставь меня! Неужели вам не стыдно? — с гневом набросилась она на стоявших рядом. — Плевать мне, что он полковник. Раз одного пустили, значит, можно идти всем.

— Перестаньте подбивать народ, — предостерег ее кто-то. — Силой мы ничего не добьемся.

Постепенно все, взволнованно переговариваясь, отошли от Луйзы к середине мостовой: обе женщины остались на тротуаре в одиночестве. Луйза молчала, но лицо у нее чуть-чуть побледнело. Было заметно, что она терзается и, как всегда в таких случаях, казнит себя за то, что дала волю своим чувствам. Мари жалела и любила ее еще больше в такие минуты, у нее щемило сердце, она готова была испепелить каждого, кто косо посмотрит на Луйзу! Ей хотелось, чтобы Луйза взяла ее за руку — такой маленькой она казалась себе рядом с рослой сестрой, — но знала, что та этого не сделает, и потому продолжала стоять, опустив голову. Было уже половина четвертого, видимо сегодня и впрямь движение по мосту не откроют. Большая часть людей сидела на узлах и старых чемоданах, дети рассыпались по набережной, матерям надоело окликать их, заставлять, чтобы они сидели рядом; люди уже привыкли к новому месту, подружились с сидящими рядом, рассказывали друг другу бесконечные истории военного времени. С наступлением сумерек они напоминали скопище паломников, пришедших поклониться святым местам. Свою мольбу и молитвы они обращали в сторону моста, но он оставался безучастным и немым, точь-в-точь как каменное изваяние какого-нибудь божества.