Жужа Тури - Под одной крышей

На следующий день она не находила себе места. То и дело бегала от Пинтеров на кухню, но Малика в тот день не готовила обед — барон снова уехал в Чобад, а жена его не нуждалась в горячей пище. Поздно вечером, услышав знакомые шаги, Мари выбежала из дворницкой. Сообщила Малике, что пропал ее белый фартук из кухни: по всей вероятности, стащила его старая ведьма.

— Я же говорила вам, запирайте свои вещи, — ответила Малика. — Если замечу у нее, скажу. У меня она вроде бы ничего не украла. А вы сами спросите у нее, может, и отдаст.

Мари печально кивнула: мол, ладно, что же остается делать. Они вместе поднялись по лестнице, баронесса, не заходя в свою комнату, прошла прямо к Мари, уселась на ее постель и глубоко вздохнула.

— Знаете, я даже рада, что Эгон уехал, ей-богу, устаешь с мужчинами, а с ним в особенности. Впрочем, ну их всех, я не привыкла ныть. Каждый раз он что-нибудь да выкинет: видите ли, не хочет проходить проверочную комиссию, ему там, дескать, делать нечего, вот и попробуйте втолковать ему! Если, говорит, придется довольствоваться ста хольдами, как-нибудь перебьемся это время. Я не люблю зря спорить, вы знаете, и всегда уступаю, но всему же есть предел. На сей раз решила настоять на своем. Ношу одно старье, а тут надо парикмахеру платить, купить сигареты, да мало ли еще что… Он обиделся и уехал в Чобад. Одно твердил: «В такое смутное время человек должен пассивно наблюдать за действиями черни, не вмешиваться…» Почему же тогда, позвольте узнать, Питю Матеффи и другие могут?.. Он хочет, чтобы мы вернулись в Чобад, вели хозяйство на ста хольдах, как вам это нравится, Маришка?

— Малика, вы говорите о ста хольдах так, будто это бог знает какая малость! Я знаю одно: будь у меня хоть полхольда земли и домик, я жила бы припеваючи.

— Тогда возвращайтесь в Пецел. Сейчас прямо-таки навязывают крестьянам землю! Впрочем, ваш муж рабочий, ему не полагается.

Мари засмеялась.

— Вы ошибаетесь, Малика, почему не полагается? Наоборот, я читала в газете, что рабочие получат усадьбы, участки для застройки. На чепельском заводе Манфреда Вайса уже пятьсот человек заявили о своем желании получить землю, а ведь мы тоже чепелевцы…

— Теперь все вы стали просвещенными, газеты читаете, что ж, тут мне за вами не угнаться, признаюсь откровенно, я еще ни разу не взяла в руки газету.

— Вот погодите, вернется мой муж, я тогда совсем образованной стану.

— Ну, если он у вас такой ученый… Да, что это я хотела вам сказать? Значит, вы жили бы припеваючи, имея полхольда земли? Но вы забываете разницу между нами. Какое бремя лежит на нас! Один особняк с двадцатью четырьмя комнатами содержать чего стоит! Ведь не сносить же его! А знаете ли вы, сколько для этого требуется прислуги и денег? Прислугу надо кормить, платить ей жалованье, а у вас совсем иной образ жизни. Вы не думайте, я не такая, как некоторые, я даже имею представление о социализме, да вы сами меня знаете, я понимаю, что и войну мы проиграли, все это так. Но грабить себя я не позволю, так и Эгону сказала. Хотелось бы знать, какая польза будет народу от того, что я тоже буду ходить в лохмотьях?

Мари лихорадочно искала ответ, но ее душила злоба и мысли путались в голове. Каждое слово этой женщины — кощунство, она чувствует фальшь в словах баронессы и свою правоту, но убедить ее в этом не умеет… «Ой, какая я глупая, да-да, непроходимо глупая! А как бы нужно ответить ей сейчас, такими же красивыми, убедительными словами, как это умеет делать, например, господин Фекете, ведь вот чувствую, а выразить не могу…» Но Мари все-таки нашла нужные слова:

— В том-то и дело, что они хотят, чтобы весь народ… чтобы никто не ходил в лохмотьях. В вашем представлении, Малика, рабочий — это какой-то бродяга, который одевается в лохмотья и не имеет гроша за душой… Но разве он виноват, что так беден?

— Что ж, я не против, чтобы все одевались прилично. Но эти нынешние политики лезут со своей демократией и коммунизмом! Я, право, не понимаю, почему коммунистам дали такую волю? Ведь они буквально везде!

— И результаты этого уже налицо!

— А по-моему, и через двадцать лет ничего не изменится к лучшему, если они останутся у власти. Как раз об этом вчера шел разговор у Берты. Конечно, я в политике мало что смыслю, но были знающие люди. Заводы и фабрики работать не будут, потому что нет сырья, угля, станков и бог знает чего еще, все остановится, земля запустеет, так как никто заботиться не будет о необходимых крестьянину семенах, сельскохозяйственных орудиях, машинах. Будет здесь такой голод, вспомните потом мои слова. Не верьте пустым обещаниям.