Евгения Некрасова - Калечина-Малечина

— Вам батюшку надо позвать, — это решила соседка.

Пламя дожёвывало оставшееся в раковине. Катя втыкала колышек и думала, как объяснить своим новым друзьям, что ей очень нужно домой, объяснить так, чтобы эти ребята не обиделись на неё и захотели с ней играть ещё раз. Вдруг ворот куртки впился в горло, и стало тяжело дышать. Серебристые снежинки закружились перед глазами. Катю сильно рвануло назад и потащило. Она поехала нижней частью тела по снегу, набирая в сапоги холодную белую массу. Сквозь сбившиеся на лоб шарф и шапку Катя видела, как остальные строители бросили свои дела, встали, как мушкетёры, в одну шеренгу и то ли с ненавистью, то ли с возмущением глядели ей вслед. «Что я им сделала?» — вращалось в голове у Кати.

— Вы не имеете права так делать! — это сказала по-выросшему девочка в шапке со звериными ушами.

Перед бордюром Катю немного отпустило, она встала на ноги и повернула голову. Её держал за шкирку папа и страшно смотрел. Катя обрадовалась: её новые друзья так странно глядели ей вслед не из-за неё. На секунду она подумала, что папа послушался Светы (так звали девочку в шапке с медвежьими ушами) и от этого ослабил хватку. Но он просто переменил руки и потащил Катю снова к подъезду.

— Во…м…те …кет …ам с…адости, — «возьмите пакет, там сладости» — пыталась сказать Катя друзьям.

Те беспокойно переглядывались, не зная, как действовать. Катя с папой погрузились без попутчиков в железную скорлупку лифта. Весь подъём Катя буратиной провисела на держащей её за капюшон руке. Папа не говорил ей ни слова, только дышал так, будто задыхался. Когда он втащил Катю в квартиру, тётя Оля уже ушла. Папа пихнул Катю вперёд, и она покатилась по коридору. Вслед папа кинул ей какой-то крик, но Катя не поняла, что он означает. Тут из комнаты выскочила мама и тоже начала кричать чего-то тоже на непонятном языке. Катя сидела на полу, вслушивалась в слова, они вроде бы что-то напоминали ей, но она не могла распознать их смысл. Пахло пожаром. Выросшие в крике своём будто пели. И вот они начали танцевать и переместились в танце в свою комнату. Катя вспомнила вдруг про деньги, вскочила на ноги, вбежала в комнату, где танцевали родители. Купюры всё так же лежали на диване перед молчащим телевизором. Катя схватила кучку и поднесла выросшим.

— Вот деньги за бабушкин дом! — это как можно радостней и разборчивей прокричала Катя, но не была уверена, что ей это удалось.

Папа отпихнул её, и Катя снова упала. Потом, приподнявшись обратно на ноги, поняла теперь наверняка, что выросшие разговаривают на отличающемся от её языке и не понимают её. Настоящий вечер наступил. И мамин, и папин. Нужно выкарабкиваться. Катя решила, что только Кикимора сумеет ей помочь. Надо было немедленно найти её, объяснить или просто показать происходящее. Она ведь не невыросшая, а выросшая, не девочка вовсе, а возможно, даже бабушка. Гораздо умнее и старше Кати. Сумеет что-нибудь придумать или сделать. Катя снова легла, будто не вставала после удара. Проползла чуть-чуть, заглянула под диван, потом червяком добралась до открытого бельевого шкафа — созданьица не было. Катя выползла из комнаты, поднялась на ноги и проверила коридорный шкаф. Между плечами и животами пальто и курток никого не пряталось. На высших (Катя подпрыгнула) и низших (Катя согнулась) полках тоже. Ей стало скучно и захотелось чем-то сопровождать свои поиски. Вспомнила.

— Не покличет ли кто Калечину погадать о вечере? У Калечины одна — деревянная нога… — это начала напевать Катя и отправилась на кухню.

Там ни за отодвинутой плитой, ни в плите, ни за холодильником, ни за шкафами, ни в шкафу с крупами, ни на других полках или ящиках, ни внутри самого холодильника Кикиморы не было. В раковине валялись какие-то горелки.

— …У Малечины одна — деревянная рука… — продолжала невыросшая и зашла в туалет.

Она заглянула за унитаз, там валялась одинокая старая тряпка. За деревянными створками прятались только трубы с волнистыми винтиками.

«У Калечины-Малечины один глаз — маленький, да удаленький…» — всё пела Катя и отправилась в ванную.

Там Катя ощупала всё по-выросшему внимательными глазами. В ванну плакал кран, у машинки в брюхе лежал платок. Под потолком и под ванной сидела только плесень.

— «Калечина-Малечина, сколько часов до вечера?» — это проговорила Катя и отправилась к себе в комнату.

Там она поискала под диваном, в шкафу, на подоконнике, под одеялом, даже приподняла ковёр, словно ожидая там лаз в погреб. Заливные пятна не двигались, да и зачем им было. Катя удивилась сама себе, что много лет она любила безгранично этот верхний, потолочный мир и до последнего развлекалась в нём. В интонациях родителей невыросшая услышала перемену: мама сдавалась.