Евгения Некрасова - Калечина-Малечина

Газовые змеи ползали между тем по кухне, забирались в дальние углы, облизывали стол, сковородки, табуреты, шторы, ручку холодильника, стёкла и возвращались к Кате. Посидели по очереди у неё на груди, потрепали её по щекам. Тоненькая кофейная полезла ей в левую ноздрю. Ещё одна, потолще, — в правую. Катя открыла во сне рот, и туда полезла та, что была от суповой конфорки. Снежки в их с Ларой руках превратились в хлопковую вату. Мир стал стремительно слипаться, сворачиваться и исчезать кусками. Катя тяжело дышала, сопя почти как выросшая. Солнце настырно било лучами по её лицу, но без какого-либо результата.

Послышался хриплый и дребезжащий кашель. Он становился всё чаще и громче. Заскрипело. Одним боком от стены отодвинулась плита, и дверца духовки упёрлась в Катин лоб. Из-за плиты вылезло, сердито покашливая, низенькое созданьице в цветных тряпках. Оно походило на помесь старушки и трёхлетнего ребёнка и носило что-то вроде платка на голове и что-то вроде платья с нацепленными на него предметами. Ноги у созданьица были в виде куриной когтистой лапы, а руки — вроде человечьих — старушечьих с длинными извилистыми ногтями. Морда у созданьица получалась совершенно неясная — будто набор кожных тряпочек. Нос её был кручён спиралью, человечьи глаза желтели и обрамлялись длинными рыжими пучками ресниц.

Увидев Катю на раскладушке, созданьице прекратило кашлять. Огляделось, когтистой рукой принялось крутить конфорки и покашливать, пока не завернуло все их в изначальное положение. Потом созданьице подошло к Кате, схватило её лапой за правую ногу и с неожиданной силой развернуло её на раскладушке так, что голова невыросшей оказалась там, где раньше были её ноги. Полустарушка-полуребёнок проделала такое ещё пару-тройку раз, при этом радостно подкудахтывая и подхихикивая. Катя переворачивалась туда-сюда, как тряпичная кукла. Когда созданьице наигралось, то приблизило свою морду к Кате, обнюхало её лицо, схватило вдруг за обе ступни, потянуло так, что раскладушка завалилась и тело невыросшей плюхнулось на пол. Созданьице освободило левую лапу, почесало свое выпирающее брюшко, снова кашлянуло, потом крепко взяло Катю за обе ноги и потащило из кухни.

Катя проснулась от лёгонькой щекотки под мышками. Мама выдумала чудной способ будения. Лучше бы целовала, как раньше. Ещё странно, что так морозно, будто кто-то открыл окно на ночь или оно вовсе выпало из рамы. Перед глазами торчали сцепленные деревянные дощечки разных цветов. Катя приподнялась и присела, увидела за радужными дощечками алюминиевые полозья и распознала свои совсем ещё невыросшие санки. Сейчас она на них не помещалась. Справа от санок в мутной болотной воде плавали тела огурцов. Сверху в глаза лило лучи солнце. Катя зажмурилась. В лицо дунул ледяной ветер. Она открыла глаза — рядом белыми мухами роились тощие снежинки.

Катя повернула голову и увидела прямо перед собой старушку с закруткой вместо носа. На мелкие голову и тельце были намотаны разноцветные тряпки. Под ними просматривалась иссиня-жёлтая кожица. Созданьице то ли улыбнулось, то ли оскалилось, и Катя подумала, что это не старуха, а ребёнок — потому что так кровожадно-ласково улыбались только дошкольные невыросшие, не знающие ещё классов. Не просто ребёнок, а состаренная помесь невыросшего человека, цыплёнка и рыбьего малька, потому что у созданьица были собачий провал рта и птичий острый язык, длинные беличьи ресницы, щучьи зубы и когтистые куриные лапы, которые торчали из-под нагромождения тряпок.

Старуха-ребёнок сидела на банке с закрученными груздями. Она оскалилась ещё шире, протянула курино-старушечью руку с острыми ногтями, наклонилась и пощекотала Катину подмышку. От созданьица пахнуло пылью и грибами. Катя ударила морщинистую лапу. Та была тёплая и шершавая. Старушка-ребёнок шлёпнула невыросшую по ладони в ответ. Катя огляделась — они сидели на лоджии среди развалов баночных разносолов, лыж и пустых цветочных горшков. Из висевшего прямо над ними окна извергался морозный воздух.

— Ты кто такая?! Ты что делаешь в нашей квартире? — это Катя принялась кричать на созданьице.

Невыросшей стало очень обидно, что она так здорово всё придумала, а теперь всё стало неправильно: она снова тут, в своей квартире. И отчего-то на лоджии у санок, а не на кухне у плиты. И эта странность в тряпках почему-то посмеивается и щекочется. Вдруг Катя разглядела среди навешенных на созданьице предметов часть своего телефона. Кнопок не было, экрана тоже. Одна только верхняя крышечка, привязанная через кнопочные отверстия с помощью тонких тряпочек к нательной материи, в которой Катя вдруг распознала… мамин пропавший шарф. Он был два или три раза намотан вокруг тельца.