Олег Петров - Тринадцать подвигов Шишкина

– Бо-о-ю-у-ся-а-а! – пуще прежнего закатилась внучка Светочка на руках у бабушки, когда Медведев Степан обрадованно шагнул навстречу недостающему живому атрибуту первого звонка. «Точно соответствует фамилии, – отметил, оживившись, Шишкин-младший, ещё минуту назад всерьёз комплексанувший из-за обрушившегося на него всенародного внимания и своей аплодисментной поспешности. – Ведмедик клешаногий, так вроде хохлы бачут?»

– Не подходи! – гаркнула Мария Поликарповна, убив сразу двух зайцев. На полуноте оборвала рёв внучка, внимательно следя за Медведевым Степаном. Застыл и он – морская фигура, замри! – с поднятым в правой руке колокольчиком, из-за чего сразу стал походить на героя-моряка с известного полотна «Штурм Сапун-горы».

– Стой, где стоишь. – Новая команда прозвучала Степану уже на три октавы ниже. – Иван… Ива-ан!

– Я! Здесь! – вынырнул из-за спины супруги Терентьич.

– Возьми у Стёпки колокольчик.

Завхоз шагнул к десятикласснику, замешкался, не зная, как освободить от букета руки, потом сунул его, как банный веник, под мышку правой руки, а левой потянулся к колокольчику. Но тот находился на недосягаемой высоте. К тому же из уст Медведева Степана раздалось:

– Не дам… Это… это не по правилам… Я же должен взять её, а она – его.

Здоровенный парень был готов зарыдать, пасть смертью храбрых, превратиться в пепел Клааса, окаменеть, стать соляным столбом или памятником нерукотворным под свинцово-горгоно-напалмовым взором Марии Поликарповны. Но колокольчик так и оставался в отведённой назад и поднятой руке.

Иван Терентьевич с пронизанным болью и мукой лицом всем корпусом полуобернулся к супруге, посылая ей немой, но материально осязаемый всеми присутствующими извечный российский вопрос: «Что делать?» Теперь в совокупности ученик Степан и завхоз Терентьич соответствовали центральной части скульптурной группы «Лаокоон и его сыновья» известных родосских мастеров ближнего донашеэрья.

– Стёпа, отдай… – К упомянутой скульптурной композиции примкнула уже заплаканная старшая пионервожатая Клавочка.

Конечно, её тонкие ручонки, тщетно тянущиеся к заветному колокольчику, совершенно не ассоциировались с теми здоровенными змеюками, которые в оригинале скульптуры душат и жреца, и его сыновей, но всё-таки как-то художественно завершили общий вид.

– Отдай, Стёпушка…

– Отдай! – неожиданно капризно-звонко приказала с бабушкиных рук Светочка-первоклассница.

И все тут же поняли, что женская родова Лапердиных переводу не знает. А мужики сочувственно погладили по свежестриженным макушкам сыновей, представив хозяйкой чмаровского сельпо через соответствующее количество лет достойную Марии Поликарповны смену.

– Отдай… Отдай… Отдай… Степушка, не гневи… – вначале зашелестело тут и там, а потом обрело и всеобъемлющее звучание умоляющее народное скандирование сочувственным громким шёпотом.

– От-дай, Сте-пан! От-дай, Сте-пан!..

Скульптурная группа распалась: Медведев Степан с тяжёлым утробным вздохом сунул Клавочке в сложенные просительными лодочками ладони колокольчик и, сгорбившись, подался к родному классу.

Клавочка, с прижатым к груди колокольчиком, обратила минорный взор на возвышающуюся посредине школьного крыльца Валентину Ивановну. Та царственно кивнула.

И Клавочка, тут же радостно улыбнувшись, протянула колокольчик насупленной Светочке. Бабушка обхватила хрупкий стебелёк внучкиной ручки своей надёжной ладонью и пошла по кругу.

– Динь-дон! Динь-дон-динь-нь!

Свершилось!

Заулыбавшийся во весь протезированный рот завхоз Иван Терентьевич семенил следом, придерживая локтями вверенное ему имущество – ранец и букет. Следом, улыбаясь, шагала Клавочка. А за ними, не отставая и постепенно нарастая, расползался смех.

Из динамиков снова загремел с хриплыми пробулькиваниями какой-то бравурный марш, под звуки которого Лапердины и Клавочка завершили круг. Тут же рядом с непоколебимой Валентиной Ивановной возникла сутулая и тщедушная фигура в комиссарской кожанке.

– Слово предоставляется… – пророкотала, делая рукой отмашку, оборвавшую марш, директриса. – Федору Никифоровичу Антонову, председателю нашего сельского совета! – Директриса гулко ударила в ладони. Оглушительно захлопали и все собравшиеся.

«Ты погляди! – поразился Александр. – Англичанка и этот… Да… Любовь зла…» Шишкин-младший с унынием настроился на столь же продолжительную, как директорская, речь.