Никола Юн - Солнце тоже звезда

– Ты считаешь меня плохим парнем, – говорит он.

– Я считаю вас человеком, который меня собеседует, – отвечаю я.

Возможно, будет лучше, если мы просто вернемся к цели нашей встречи.

Он закрывает глаза руками:

– Я слишком поздно ее встретил. У меня всегда все не вовремя.

Ума не приложу, что сказать. Хоть он, конечно, и не ждет от меня совета. В другой ситуации я бы порекомендовал ему слушать сердце. Но он женатый человек. На кону не только его сердце.

– Что собираетесь делать? Отпустить ее? – спрашиваю я.

Он долго смотрит на меня молча, размышляя, и наконец произносит:

– Вам придется сделать то же самое. – Он достает папку с делом Наташи из-под локтя. – У меня не вышло. Я думал, у меня получится, но ничего не вышло.

– Не вышло что? – спрашиваю я.

– Отсрочить депортацию.

Ему придется произнести это по буквам, потому что я никак не могу понять, о чем речь.

– Ваша Наташа сегодня уезжает из страны. Я не смог помочь. Судья отказался отменить решение о добровольной высылке.

Я не знаю, что такое добровольная высылка. Я думаю только о том, что произошла какая-то ошибка. Просто ошибка. Теперь я надеюсь, что это и впрямь какая-то другая Наташа Кингсли.

– Мне жаль, парень.

Адвокат придвигает папку с делом ко мне, словно, если я загляну в нее, мне станет легче. Я открываю папку. Внутри какой-то официальный документ. Все, что я вижу, – слова: Наташа Кэтрин Кингсли. Я не знал ее второго имени. Кэтрин. Оно ей подходит.

Я закрываю папку и возвращаю ему.

– Но что-то же вы можете сделать.

Пальцы снова домиком. Пожимает плечами:

– Я уже все испробовал.

Вот это пожимание плечами приводит меня в бешенство. Это не мелочь какая-нибудь. Это не «О, вы опоздали на встречу. Приходите завтра». Речь о жизни Наташи. И о моей.

Я встаю с места.

– Вы сделали недостаточно, – бросаю обвинение ему в лицо. Готов поспорить, дело и в интрижке с ассистенткой тоже. Наверняка он целый день нарушал обещания, данные жене и детям. И Наташе.

– Послушайте, я знаю, что вы расстроены. – Он говорит ровным голосом, будто пытается меня успокоить.

Но я не хочу успокаиваться. Я упираюсь ладонями в его стол и наклоняюсь ближе:

– Что-то же можно сделать. Должен быть какой-нибудь выход. Она не виновата, что ее отец чертов неудачник.

Он откатывается от стола в своем кресле.

– Мне жаль. Министерству внутренней безопасности не нравится, когда нарушают сроки пребывания в стране.

– Но она была ребенком. У нее не было выбора. Она не могла сказать: «Мам, пап, наша виза просрочена. Ми должны вернуться на Ямайку».

– Это не важно. Закон есть закон. Их последнее ходатайство было отклонено. Единственная надежда была на судью. Если они уедут сегодня, у нее останется незначительный шанс вновь подать на визу через несколько лет.

– Но Америка – ее дом, – кричу я. – Какая разница, где она родилась?!

Я не говорю то, что хочу. А именно то, что ее место – рядом со мной.

– Мне жаль, но я ничем не могу помочь, – произносит он, прикасаясь к повязке над глазом. У него такой вид, словно ему действительно жаль.

Возможно, я заблуждаюсь на его счет. Возможно, он действительно пытался.

– Я планирую позвонить ей после того, как мы с вами закончим, – говорит он.

После того, как ми закончим. Я и забыл, что пришел сюда поговорить о своем поступлении в Йель.

– Вы что, просто скажете ей обо всем по телефону?

– А что, важно, как именно она это услышит? – хмурится он.

– Разумеется, важно.

Я не хочу, чтобы она услышала худшую новость в своей жизни по телефону – от человека, которого едва знает.

– Я сам это сделаю. Я скажу ей.

Он качает головой:

– Я не могу позволить вам это сделать. Это моя работа.

Молчу, не зная, что делать. Разбитая губа пульсирует. Ребра – там, куда меня ударил Чарли, – болят. Сердце – там, где Наташа, – рвется на части.

– Мне жаль, парень.

– Что, если она не сядет на самолет? Что, если она просто останется?

Я в отчаянии. Нарушение закона кажется небольшой ценой за возможность быть вместе. И снова он качает головой:

– Не советую. Ни как адвокат, ни просто, по-человечески.

Я должен найти ее и рассказать первым. Я не хочу, чтобы она была одна, когда услышит эту новость.

Я выхожу из его кабинета в пустую приемную. Ассистентка не вернулась.

Он идет за мной.

– На этом все? Не будем продолжать собеседование?

Я не останавливаюсь.

– Вы сами все сказали. Мне плевать на Йель. Он касается моей руки. Приходится повернуться и посмотреть ему в лицо.