Никола Юн - Солнце тоже звезда

И так уже больше трех лет. Мы приходим домой из школы и обнаруживаем, что отец заперся в спальне и в одиночестве читает пьесы. Длинные, драматичные монологи нравятся ему больше всего. Он Макбет и Уолтер Ли Янгер. Он с горечью отзывается о бездарных, по его мнению, актерах. Хвалит тех, кто, на его взгляд, играет неплохо. Два месяца назад он совершенно случайно получил роль. Кто-то, с кем он познакомился несколько лет назад на одном из прослушиваний, собрался ставить пьесу «Изюминка на солнце».

Первые слова матери в ответ на эту новость были: «Сколько тебе заплатят?».

Не «Поздравляю». Не «Я так горжусь тобой». Не «Какую тебе дали роль?», или «Когда будет постановка?», или «Ты волнуешься?». Одно лишь «Сколько тебе заплатят?». Когда она задавала этот вопрос, у нее был равнодушный взгляд. Усталый взгляд человека, отработавшего две смены подряд.

Думаю, мы все были немного шокированы. Она удивила даже саму себя. Да, она много лет разочаровывалась в нем, но этот момент показал нам, насколько они действительно отдалились друг от друга. Даже Питер, который во всем и всегда принимает сторону матери, едва заметно вздрогнул. И все же. Ее нельзя винить всерьез. Мой отец годами жил в мире грез. Жил в своих пьесах, а не в реальном мире. И сейчас так живет. А у матери больше не осталось времени мечтать. Как и у меня.

ПО ПРАВДЕ ГОВОРЯ, он немного боится Наташи. Чем она сейчас увлекается? Химией, физикой и математикой. Откуда в ней это? Иногда он смотрит, как она делает уроки за кухонным столом, и ему кажется, что она какая-то чужая. Ее мир больше, чем он и те вещи, которыми он раньше пытался ее заинтересовать. Сэмюэль не знает, когда она успела его перерасти.

Как-то вечером, после того как Наташа с Питером легли спать, он пошел в кухню попить воды. Дочь оставила учебник по математике и домашнюю работу. Сэмюэль так и не понял, что на него нашло, но он включил свет, сел за стол и стал пролистывать страницы. То, что он увидел, напоминало иероглифику, какой-то древний язык – наследие эпохи и народа, которых он никогда не сможет понять. Его охватило чувство близкое к ужасу. Он просидел так очень долго, водя пальцами по символам и сожалея о том, что не может вобрать своими порами все знание и историю этого мира. С тех пор всякий раз, когда он смотрит на дочь, у него появляется смутное чувство, что его милую малышку втайне подменили.

И все же порой он замечает в ней прежнюю Наташу.

Порой она глядит на него так же, как когда была совсем маленькой. Это взгляд человека, которому от него что-то нужно. Взгляд человека, который хочет, чтобы он был больше, делал больше и любил больше. Его обижает этот взгляд. Иногда он обижается на нее. Разве он не достаточно сделал? Она – его первый ребенок. Ради нее он и так оставил все свои мечты.

Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО ТЕПЕРЬ ДЕЛАТЬ. Я собирался следовать за ветром, но ветра больше нет. Мне хочется вырядиться бродягой, взять бутербродный щит и нацарапать на нем: «Что теперь, Вселенная?» Хотя сейчас, вероятно, самое время признать: Вселенной на меня плевать. Справедливо сказать: ненавижу всех и вся. Вселенная – сволочь, прямо как Чарли. Чарли. Этот говнюк. Чарли, который сообщил моей потенциальной девушке, что у нас нет шансов. Чарли, который обвинил ее в воровстве. Чарли, который сказал ей, что у меня маленький член. Чарли, которому я хочу врезать по морде уже одиннадцать лет.

Может, это и есть ветер. Моя ненависть к Чарли. Не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня. Сегодня мне уже нечего терять.

АССИСТЕНТКА АДВОКАТА КАЖЕТСЯ немного помятой. Прядь волос выбилась из прически и падает ей на лоб. Глаза блестят в свете флуоресцентных ламп, а от ярко-красной помады и следа не осталось. Она выглядит так, словно только что с кем-то целовалась. Я смотрю на телефон, чтобы убедиться, что я пришла не слишком рано и не опоздала, но нет – я как раз вовремя.

– Добро пожаловать снова, мисс Кингсли. Прошу вас, идите за мной. – Она поднимается с места. – Джереми – я хочу сказать, мистер Фиц, то есть адвокат Фицджеральд, здесь.

Она тихо стучит в единственную дверь и ждет. Блеск в ее глазах теперь еще ярче прежнего. Дверь распахивается. Но адвокат Фицджеральд меня вообще не замечает. Он смотрит только на свою помощницу – так, что у меня возникает желание извиниться за вторжение. Она глядит на него точно так же. Я довольно громко откашливаюсь. Наконец он отрывает от нее взгляд.