Андрей Иванов - Аргонавт

– Он не мужик. Он – гот. Ему восемнадцать. Компьютерный гений.

– Хорошо. Я это ей объясню. Гот – это очень хорошо. Это большой плюс.

Его все звали Гарри, он считал себя самым крутым готом города Таллина. Так он и выглядел. Весь в коже. Ошейник с шипами. Браслеты. Пирсинг. Татуировки. Черный лак на ногтях. Синяя помада. Напудренное лицо. На майке портрет Питера Мерфи в клетке и надпись кровью: Bela Lugosi’s Dead. Он принес маленький саквояж и обтянутую скотчем коробку с рожками-антеннами, из которой торчали проволочки, доносился странный писк, сквозь неплотно пригнанные части коробки мерцали зеленые лампочки.

– Что это?

– Репитер. Он ловит wifi за версту. Э-э-э, да тут куча ленивых сетей. Цепляй – не хочу. Вот библиотека – ваще без ключа, хм, а вот музей, вот кафе какое-то…

– Кафе? У нас есть ключ, – сказала Кэт. – У нас есть код кафе, они нам давали… Мы что, можем отсюда ловить их сигнал?

– Легко. Типа клиенты.

– За сколько мы можем купить у тебя эту штуку?

– Девушки, вы имеете дело с джентльменом. Берите так. Будете съезжать, вернете, а пока пользуйтесь. В современном мире без интернета нельзя, а то еще превратитесь в пещерных медведей. Хотя, судя по всему, вам это не грозит.

Через пять минут он сделал им свою внутреннюю сеть, распахнул маленький саквояж и достал бонг.

– Покурим?

– Nej, nej, – замахала на него Урса.

Аэлита и Гарри пошли в парк.

Покурили самокрутку на скамейке у памятника Крейцвальду. Аэлита спросила Гарри, как у него дела в банде.

– Играете?

– Да, все ок. Слушай. Моя матушка с катушек съехала. Она смылась от этого двинутого как там его, который школу открыл. Короче, она услышала, что я к тебе иду, и попросила замолвить словечко.

– В смысле?

– Короче, она хочет устроиться к твоей матушке. Узнала, что она открыла школу, берет людей, увидела ее по телевизору…

– Ах, вот в чем дело. Флаг ей в руки.

– Говорит, что умрет за русские школы, хочет с твоей встретиться. У нее какие-то планы…

– Пусть встречаются в аду!

– Да, я то же самое. Только вот у нас куча кредитов, можем легко на улице оказаться. Слушай, а твоя сайт не хочет делать? Если частная школа, наверняка сайт нужен.

– А мне какое дело?

– Не, я бы сделал.

– Ты?

– А что? Лучше я, чем усатый какой-нибудь. Я б ей такой дизайн замутил, все б ахнули.

– Она не оценит.

– Понятно. В общем, я типа замолвил словечко, ладно? Скажешь своей?

– Да я с ней не разговариваю. Я съехала. Съехала, Карл!

– Ну, тогда мать меня съест.

– Ладно, позвоню. Только что сказать-то? Я что-то не поняла. Сайт или что?

– Ну, это, короче, скажи, что…

Я поселилась в самой маленькой комнате. Это не комната, а коробка. Я украла себя и спрятала в коробку. Зато Кэт подарила мне плед, который украла в кафе. Он такой мягкий. Я здесь себя чувствую лучше, чем дома. Я здесь счастлива. Но это какое-то краденое чувство. Меня немного беспокоит чувство вины. Так и подмывает позвонить отцу или отправить эсэмэс. Но я держусь. Только что зашла Кэт и попросила, чтоб я иногда звонила: так они будут знать, что ты в порядке, и не заявят в полицию о том, что ты пропала. Я ей сказала: ты что, телепатка? Она засмеялась: это логично. Отправлю эсэмэс. Папе. Завтра.

Кэт верит, что в одной из прошлых жизней она была царица-фараон Хатшепсут и считает, что похожа на нее (я ей чуть не сказала, что она мой кот), на столике у Кэт две маленькие фигурки, копии статуй, найденных в Египте, мы их разглядывали, разглядывали – что-то есть, но на моего кота она все-таки похожа сильней. Кэт – веган, но и без этого она почти ничего не ест. Во время ПМС ей плохо, она просто лежит и слушает Soko (Урса ходит по дому в наушниках недовольная: I hate this Soko-mood). Когда Кэт совсем плохо, она выберет какую-нибудь песню и проигрывает ее бесконечно, а я ношу ей воду и подпеваю: I’ll kill her… I’ll kill her… She stole my future… She broke my dream… Она пьет Эверест, Эвиан, Сааремаа или Вярску только без газов. Она говорит, что боится поправиться, потому что боится стать привлекательной для мужчин, потому что натерпелась. Мужчины худышек не любят, говорит она, хочу быть худышкой, а то они часто ко мне липнут. Ее три раза пытались изнасиловать. Она интересуется цветопсихологией и специально подбирает такие отталкивающие цвета, чтобы отпугивать мужчин: кобальтовый, мертвенный индиго и вообще глубокие цвета – примитивные люди их боятся, она говорит, потому что напоминают о смерти, о непостижимом, а все мужчины боятся смерти панически, гораздо больше, чем женщины. Фаллический тип очень боится смерти. Альфа-самцы, как дети, в них сильная фиксация на кастрационном комплексе, а смерть и кастрация для них равносильны: где кастрация – там смерть, где смерть – там кастрация. Кэт носит странные кофты с кружевными оборками в средневековом и венецианском стиле (средневековье и Венеция, говорит она, ассоциируются в подсознании с болезнями, отравлениями, смертью), они ее сильно старят, в них она похожа на покойницу, сумасшедшую или ведьму, что взаимосвязано в подсознании мужчин: психушка – половое бессилие, ведьма – кастрация, кастрация – смерть. Все это замешано на сказках и суевериях, которые спят глубоко в людях; никто так не подвержен суевериям и бесконтрольным страхам, как примитивные озабоченные самцы: за своей половой активностью от себя они скрывают одно – страх смерти и полового бессилия, потому что в бессилии смерть. Все взаимосвязано. Льняные и кожаные рубашки со шнуровкой на спине делают ее строгой и сильной, доминантной. Все юбки Кэт длинные, гораздо ниже колена, и на каждой есть разрез с молнией с крупными зубцами, молния всегда слегка расстегнута, чтоб напоминало vagina dentata. У нее есть большая жуткая янтарная брошь с паучком, мягкие накидки, паутинные шали – это чтобы возбуждать в подсознании образ фаллической матери Арахны.