Кристин Фере-Флери - Девушка, которая читала в метро

– И что будет?

Фируза подняла голову и встретила взгляд Жюльетты.

– Дерево ест все. Несчастья, надежды, все. Хранит их в безопасности. Развязывает нам руки, чтобы мы избавились от них или их осуществили. Зависит от того, что именно ты ему доверил.

– Так что, – прервала ее Жюльетта, – он ваш?

Молодая женщина, казалось, не удивилась; только закрыла банки с краской, стоявшие на этажерке, и повернулась к окну. За грязными стеклами угадывались мертвые оттенки необработанной земли и кособокие очертания навеса, едва различимые в тумане.

– Да. Вернее, нет, – ответила она. – Он ваш. Берите, если хотите.

– Вы правда собираетесь это сделать.

Фраза прозвучала утвердительно. Леонидас, восседающий в кресле Солимана и, как обычно, окруженный облаком дыма, просто хотел удостовериться, что правильно понял торопливый, сбивчивый поток слов, который только что вылила на него Жюльетта.

– Хорошая мысль, правда? У меня никогда не получалось то, чего хотел от вас Солиман: следить за человеком, присматриваться к нему более или менее вблизи, чтобы понять, какая книга ему нужна, какая книга вернет ему недостающую надежду, или энергию, или гнев. А тут у меня в микроавтобусе будет куча книг, я стану ездить по деревням, смотреть на людей, дам себе время их узнать хоть немножко. Так будет легче. Легче им советовать, я имею в виду. Отыскать подходящую книгу. Именно для них.

Мужчина в зеленой шляпе, по-прежнему покоившейся у него на макушке, вынул изо рта трубку и задумчиво уставился в ее чашу.

– А для вас так важно, чего хотел Солиман? Вам никогда не приходило в голову, что он просто сумасшедший – и мы все тоже? Вы считаете нас этакими, ну… какими-то врачевателями душ или врачами по вызову, разгуливающими по улицам с набором инструментов?

Как сказать ему, что да, примерно так? Что она в конце концов поверила, нет, твердо убедилась, что в толще книг кроются одновременно и все болезни, и все лекарства? Что в них есть предательство, одиночество, убийство, безумие, ярость – все, что способно взять вас за горло и испортить вам жизнь, не говоря уж о жизнях других людей; и что иногда, плача над печатной страницей, можно спасти кому-то жизнь? Что, обретя родственную душу посреди африканского романа или корейской сказки, вы понимаете: все люди страдают от одних и тех же болей, все они похожи и, быть может, с ними можно разговаривать – улыбаться, обмениваться ласками и знаками признательности, не важно какими, попробовать каждый день причинять друг другу чуть меньше зла? Но Жюльетта боялась увидеть на лице Леонидаса снисходительное выражение, потому что да, это все шиза в чистом виде.

И все-таки она в это верила.

Поэтому она дождалась на углу улицы эвакуатора, приехавшего из Дурдан-ла-Форе, заплатила, не поморщившись, заоблачную сумму, которую запросил шофер, проследила за выгрузкой микроавтобуса – который сейчас выглядел самой настоящей рухлядью, а не сверкающим солнечным шариком, который привиделся ей там, под разбитым навесом, в обманчивой магии тумана.

Она позвонила в ближайшую авторемонтную мастерскую – не разоряться же опять на перевозку, – еще раз поморщилась при виде составленной сметы, поднялась на чердак за оставшимися банками с желтой краской, купила автошампунь и принялась за дело.

Леонидас вытащил садовый стул за застекленную дверь кабинета и смотрел, как она трудится. Время от времени приносил ей миндальный круассан и растворимый кофе – они окончательно отказались от мысли запустить кофемашину Солимана, – сокрушенно качал головой и усаживался обратно. Передатчики больше не приходили, наверно, до них дошел слух – слухи распространяются быстрее, чем книги, ведь в них слова не такие весомые, как печатный текст, они легко превращаются в другие; кстати, возможно, думала Жюльетта, оттирая покрытый пятнами плесени капот, история мира, какой она ее знает, и есть всего лишь грандиозная молва, которую кто-то взял на себя труд записать и которая так и будет меняться снова и снова, до самого конца.

В общем, они пребывали в одиночестве.

Со своими призраками.

И с автобусом, который сбрасывал мертвую кожу, как змея, зацепившаяся за колючки. Который снова начал блестеть. Который, казалось, занимал в маленьком дворике все больше места.

– Здоровенный какой, – буркнул Леонидас чуть ли не с восхищением, – он обратно в ворота не пройдет. А теперь что будем делать?

Жюльетта стояла рядом, гордая делом своих рук, с которых никак не хотели слезать резиновые перчатки. Кузов был по-прежнему желтый – разных оттенков желтого, ведь ей пришлось докупать краску, и “желтый нарцисс” уступил пальму первенства “желтому канареечному” и “желтому банановому”. На нем еще оставалось немножко первоначального цвета – на капоте, там, где кузов оказался прикрыт лучше всего. Она жалела, что рядом нет Заиды, та бы нарисовала цветы вокруг дверей, как в той комнате, где несколько недель назад ей предложил поселиться Солиман. Но Заида вряд ли вернется сюда. Не теперь. Теперь тут будет жить Леонидас, его пенсия, говорил он с усмешкой, прекрасно обойдется без платы за жилье. Он хотел восстановить сеть передатчиков, в общем, продолжать, а еще…