Кристин Фере-Флери - Девушка, которая читала в метро

– Первая от Заиды, – объяснил он. – Чуть не забыл, прошу прощения. Она бы на меня рассердилась.

Это был экземпляр “Сказок” Киплинга. Растроганная Жюльетта пролистала его: дочь Солимана старательно вырезала иллюстрации и заменила их своими рисунками. Фиолетовый крокодил тянул за хобот слоненка с вытаращенными от ужаса глазами и чересчур толстыми ногами; узкоглазый кит выпрыгивал из моря, кошка с поднятым хвостом удалялась к горизонту, где виднелось нечто очень похожее на маленький желтый грузовичок.

– “Я, Кошка, хожу где вздумается и гуляю сама по себе” [14] Перевод К. Чуковского. , – прошептала Жюльетта; в горле стоял комок. – Вот как она меня видит? Вы тоже так думаете?

– А вы?

Не дав ей ответить, он взял у нее из рук сборник сказок. У Жюльетты перехватило дыхание: вторую книгу она узнала. Она часто видела ее на коленях женщины с нежным лицом, Сильвии, той, что решила исчезнуть, не лелеять больше воспоминания, не вспоминать больше утраченные радости и тайные раны.

Поваренная книга на итальянском, потрепанная, в пятнах, ее часто брали в руки.

– Я так жалел, что так ни разу с ней и не заговорил, – тихо сказал он. – Мы могли бы стареть вместе. Дать друг другу еще немножко счастья. Я не осмелился. И злюсь на себя. Нет, не говорите ничего, Жюльетта. Пожалуйста.

Его нижняя губа подрагивала. Жюльетта застыла. Он был прав. Не говорить, не двигаться; дать ему дойти до конца.

– Солиман немного рассказывал мне про нее, – продолжал он. – У нее не осталось никого из родных, только племянник, там, в Италии. В Лечче. Это к югу от Бриндизи… почти на самом юге Италии. Она ему сказала однажды, что эта книга – единственное, что она может оставить в наследство. Что там, на этих страницах, вся ее молодость, и ее родина, краски, песни, и несчастья тоже, и горе, и смех, и все танцы, и любовь. Все. Так что… я не осмеливался вас просить, но… мне бы хотелось…

Жюльетта поняла:

– Чтобы я ему ее отвезла?

– Да. А последняя, – поспешно уточнил он, – это франко-итальянский разговорник. Нашел его вчера в ящике стола Солимана. Возможно, он сам собирался съездить в Лечче; теперь уже не узнать. А в газетном киоске на углу продаются карты. Могу сходить купить, если хотите.

– Вы так уверены, что я скажу “да”? А как я его узнаю, этого племянника? Вы хотя бы знаете, как его зовут?

– Нет. Но я знаю, что он держит ресторанчик на Via Novantacinquasimo Reggimento Fanteria [15] Улица Девяносто пятого пехотного полка (итал.). . Длинновато, я знаю, я вам записал.

– Да ведь там, наверно, десятки ресторанов! – воскликнула она.

Она опустила глаза на линялую обложку. Овощи, пухлый сладкий перец. Сыр, надрезанный лезвием ножа. А на заднем плане – призрак холма, оливы, низенького домика. Можно захотеть войти в пейзаж книги, вспомнила она. Задержаться там. Начать там новую жизнь.

– Я его узнáю, – вдруг уверенно сказала она.

– Да, – эхом отозвался Леонидас. – Вы его узнаете. Не сомневаюсь.

Я в последний раз – во всяком случае, в последний раз за этот год, дальше не загадываю – ехала по 6-й линии. Но не на метро. Yellow Submarine катил вдоль виадука надземной части, подстраиваясь под скорость поезда, что отошел от станции “Сен-Жак” как раз в тот момент, когда я трогалась с места у светофора. У “Берси” он снова уйдет под землю, а я сверну направо и по проспекту Генерала Мишеля Бизо доберусь до кольцевой и съезда на магистраль А6. По ней я собиралась доехать до Макона; там я окончательно сверну с шоссе и буду двигаться на юг, к Лечче, самыми узкими проселочными дорогами. Я не знала, сколько времени займет путешествие, и заранее этому радовалась. Поселившись у Солимана, я стала сдавать свою квартирку, так что немного денег у меня было – на бензин и на еду, с остальным как-нибудь разберусь. Я взяла с собой канистру и целую сумку одежды; еще у меня была ветровка и резиновые сапоги, франко-итальянский разговорник Леонидаса, подарок Заиды и книги, много книг.

А в голове у меня плясали названия: Алессандрия, Флоренция, Перуджа, Терни и еще одно, ужасно смешное, потому что напоминало единственную настольную игру, в которую играли мои родители: Монополи. Каждый день, бросив кубик, я стану продвигаться на несколько километров, но не по игровому полю: я не буду без конца переходить по одним и тем же клеткам, я буду двигаться вперед, двигаться по-настоящему. Куда? Куда глаза глядят. Может, после Лечче доеду до моря. А потом двину обратно вдоль итальянского сапога уже другой дорогой, до больших озер и на восток. Или на север. Мир абсолютно безграничен.