Николай Коняев - Пригород

Гости, уже отчаявшиеся дождаться конца тоста, бешено зааплодировали и торопливо выпили за принципиальность Бонапарта Яковлевича, достойную подражания.

А адмирал уважительно посмотрел на жениха и сказал: «Однако же, обязательно приезжайте на дачу…» — пожевал губами и поинтересовался: «А в преферанс играете?». Услышав отрицательный ответ, сокрушенно вздохнул и снова склонился над тарелкой.

События развивались своим чередом, и когда застолье распалось на мелкие кружки, тетя Рита отправилась в буфет пересчитать оставшиеся бутылки.

Ее едва не сшиб с ног увешанный фотоаппаратами Пузочес.

— Пардон, мадам! — галантно сказал он и, ослепив вспышкой работника горкома комсомола Ольгина, схватил его рюмку. Одним глотком выпил ее и побежал дальше.

Пожалуй, из всех гостей только один Яков Максимович недоумевал, ломая голову над тем, каким образом проник на свадьбу Пузочес.

Гости думали, что фотографа заказали хозяева. Родители невесты считали, что это выдумка жениха. Бонапарт Яковлевич, ослепленный беспрерывными вспышками, досадливо смотрел на отца, удивляясь его причуде, а тот только улыбался тихо и мудро и зажмуривал глаза, когда Пузочес наводил на него вспышку.

Если у Пузочеса был план, если связывал он со свадьбой какие-то свои интересы и не ради минутной прихоти потратил вчера восемьсот рублей на фотоаппараты, то сейчас, казалось, сама судьба подыгрывала ему.

После значительной паузы, которую так томительно долго выдерживал редактор, Пузочес сообразил, о чем он сейчас скажет, и, ослепляя на ходу гостей, рванулся к верхушке стола, где рядом с невестой сидел сам Кандаков.

По дороге он чуть не сшиб с ног тетю Риту, для храбрости схватил со стола чью-то рюмку и лихо опрокинул ее. И едва смолкли аплодисменты и все дружно выпили, а затем склонились к своим тарелкам, в наступившей тишине вдруг раздался громкий — на весь стол — голос Пузочеса.

— А я думал, чего это Самогубову оклеветали! — сказал Пузочес, глядя прямо в глаза Кандакову. — А вот, оказывается, в чем дело! В принципиальности. Принципиально оклеветали.

Марусин, который резал сейчас мясо, замер, боясь пошевелиться. Начинался какой-то гнусный скандал, и ничем нельзя было остановить его. Почти физически почувствовал Марусин, как напряглись в ожидании и другие гости.

Один лишь Яков Корнеевич не растерялся.

— Молодой человек! — сказал он. — А что это у вас за пленка такая в фотоаппарате? Вы его, кажется, и не перезаряжали еще?

— Во! Во! — готовно поддержал, вскакивая из-за стола, Ольгин. — Я тоже хотел спросить, чего человек бегает, а фотоаппарат не перезаряжает?

— Да… — вздохнул Яков Кондратьевич. — Да… Больно длинная пленка.

Пузочес, рассчитывая устроить на свадьбе скандал, был готов ко всему, но сейчас растерялся.

— Заграничная пленка! — огрызнулся он, и это-то было его ошибкой. Он стоял сейчас рядом с Яковом Кирилловичем, и тот ловко выхватил из чехла фотоаппарат.

— Заграничная? — переспросил он и раскрыл фотоаппарат. — Однако, молодой человек, интересно, п-п-п, посмотреть.

Фотоаппарат был пустым. Пленки в нем не было.

— Гады! — бледнея от бессильной ярости, закричал Пузочес. — Думаете, я не найду управы на вас? Да найду, найду! Всем вам по шапке дадут, что девчонке жизнь ломаете!

Но его уже подхватили под руки Ольгин со своим приятелем и потащили к выходу.

Хотя скандал и удалось потушить в самом начале, настроение у всех испортилось.

Кандаков насупился, отодвинул в сторону рюмку и побарабанил пальцами по столу.

— Что у тебя там стряслось? — не глядя на дочь, спросил он.

— Девочка одна на собрании наставников выступала, — пролепетала Леночка. — Наташа Самогубова. И она очень хвалила одного бывшего уголовника. Но потом, когда выяснилась ошибка, мы собрали комсомольское собрание и исключили ее из комсомола.

— Кто готовил собрание наставников?

— Я… — Леночка покраснела. — Но я не знала…

Лицо Кандакова потемнело от сдерживаемого гнева. Не слушая лепетания Леночки, он повернулся ко второму секретарю.

— Иван Петрович! — сказал он. — Разберитесь в понедельник с этим делом.

Гроза миновала, но теперь настроение было испорчено окончательно, и отчаянные усилия близких друзей и родственников спасти свадьбу только усиливали общее ощущение подавленности.

Снова встал адмирал. Хотя по его виду и нельзя было сказать, что он захмелел, но тост явно не удался. Адмирал уже успел позабыть начало тоста и сейчас, не умея остановиться, пересказывал краткое содержание своих мемуаров, недавно вышедших в Воениздате.