Николай Коняев - Пригород

— Еще? — бутылка в руке Игоря Струнникова замерла, вежливо наклонившись над стопкой Олега.

— Давай! — кивнул тот и взял пальцами соленый огурец из миски. — Тимур, у тебя телефон где?

— В прихожей… Если хочешь, сюда притащить можно.

— Нет, я из прихожей позвоню.

— Давай выпьем, а потом и пойдешь звонить, — остановил его Струнников. — Ну, давай за Лешку, хлопцы… Любил он, грешный, выпить-то…

И, посмотрев на прикрытый ломтиком хлеба Лешкин стакан, выпил.

— У меня к тебе, кстати, разговор есть…

— О чем? — Олег задумчиво и сосредоточенно жевал огурец.

— Деловой разговор… — покосившись на Женьку Котлова, ответил Игорь.

— А-а… — Олег встал. — Я сейчас позвоню и поговорим.

— Я покажу, где телефон… — Игорь тоже встал.

Олег заметил, как безразлично опустил глаза Женька, так и не размотавший своего грязного шарфа, и ему стало досадно.

— Зачем? — сказал он. — Мы еще успеем поговорить.

Жену не требовалось уговаривать.

— Я сейчас и приеду! — сказала она. — Заберу машину, а попозже заеду за тобой. Когда ты скажешь.

Конечно, нельзя было осуждать Ольгу, пользующуюся любой возможностью, чтобы ускользнуть от папашки, но и одобрить ее поведения Олег не мог.

— А Аркадий Георгиевич как? — строго спросил он. — Одного оставишь?

— А с кем? — легкомысленно ответила Ольга. — Куда я его дену? Закрою в темной комнате, и пускай сидит… Чего ты боишься?

— Ничего я не боюсь! — сердито сказал Олег и замолчал: в дверь позвонили.

— Значит, я сейчас еду к тебе, — сказала Ольга. — Вы у Тимура?

— У Тимура… — Олег повесил трубку.

Тимур уже открыл дверь, и просторную прихожую заполнили отставшие участники поминок. Сразу стало тесно. На вешалке не хватало места, и куртки сваливали прямо так — в угол.

Колли, опустив длинный нос, неприязненно и настороженно смотрела из-под шубы на пришельцев, потом повернулась и, волоча шубу по полу, ушла в дальнюю комнату. Тимур же безуспешно пытался навести порядок, искал в шкафу тапочки, но его не слушали, оставляя на ковре мокрые следы, уже устремились к накрытому столу.

Олег, наблюдая за Тимуром, только усмехался. Самоубийством было соглашаться устраивать поминки у себя в квартире. И так-то с Тимуром никто не считался, а уж тут, когда каждый вносил на поминки по полтиннику, — тем более. Да за такие деньги и внимание-то смешно обращать на хозяина.

Тесно стало в квартире от молодых, возбужденных видом накрытого стола мужиков. Духом студенческой бесшабашности повеяло на Олега, и он тоже почувствовал возбуждение. Кого-то похлопывал по плечу, кому-то пожимал руку, и только когда оглянулся, выискивая привычный для таких застолий белесый Лешкин чуб, вдруг поник сразу, торопливо ускользнул в боковушку, где рядом с миской соленых огурцов стоял сиротливо прикрытый ломтиком хлеба стакан…

Впрочем, побыть одному не удалось. Следом проскользнул в боковушку Игорь Струнников.

— Хорошо, что ты здесь, старик… — сказал он, торопливо разливая по стопкам водку. — Правильно решил, что не надо при них говорить… Тем более — дело-то деликатное. В общем, так. Ко мне сейчас попали воспоминания одного старикана. Он, как и твой тесть, тоже сидел. Только не четыре года, а восемнадцать. В общем, от звонка до звонка. И воспоминания у него как раз о лагерях. Там такие детальки есть, что пальчики оближешь… Одним словом, старикан этот еще десять лет назад загнулся. А дневники — у дочки. Такая милая старушенция, скоро, наверное, тоже в ящик сыграет. Она с ними потыкалась кой-куда и скисла. Не берут нигде. А потом на меня вышла. Условия такие: мы оформляем на двоих литобработку, Аркадий Георгиевич сварганит какое-нибудь вступление — и толканем все у Мишки в журнале… Ну, как?

— Ну… Посмотреть надо…

— А что смотреть-то, старик? Святое же дело. И заработаем по полкуска. О чем думать? А потом книгой толкнем — и еще по полкуска. Ну?

— Хорошо… Я поговорю с Аркадием Георгиевичем…

— Во! Давно бы так. Это уже другой разговор. Давай! — он поднял рюмку. — А насчет литобработки не беспокойся. Старик еще из прежних был. Классно написано. Ну, кое-что, конечно, подсократить придется, но это на вечер работы. А потом машинистке отдадим, пускай шлепает…

Он замолчал. В боковушку с расстроенным лицом заглянул Тимур.

— Ребята! Ну, вы даете… Там же сидят все, вас ждут.

— Идем-идем… — Струнников встал. — Двинулись, что ли, старичок?

Никто, конечно, не ждал ни Олега, ни Игоря. За столом уже вовсю поминали Лешку. Сооружая себе бутерброд из икры, Олег подумал, что держатся пока все весьма пристойно. Замолкали, глядя, как наполняют рюмки, потом сосредоточенно, стараясь не позабыть, что не надо чокаться, выпивали. Почти образцовые получились поминки, особенно по нынешним временам, когда, разохотясь, бывает, и за здоровье господа нашего, Иисуса Христа, выпивают, по-офицерски отставив локоть в сторону. Ну, а с другой стороны — не абы кто собрался, не с улицы народ. Все — литераторы, так сказать, инженеры человеческих душ, знатоки народных обычаев. И разговоры пристойные: о делах, о том, кого и куда назначили, кого и где напечатали… Пожалуй, только Женька Котлов и нарушал величавое течение поминок. Он уже крепко захмелел и, к месту и не к месту, лез со своими: «Вы помните…», «А ты вспомни, вспомни…»