Николай Коняев - Пригород

А Марусина редактор взял на работу только потому, что фамилия предыдущего, просидевшего на этом месте три года сотрудника была Ольгин. Ольгин ушел в райком комсомола, и редактор, по-своему, уважал его за это.

Но очевидно, что и этот метод отбора несовершенен. Марусин явно разочаровывал редактора.

— Здравствуйте, товарищи! — наконец проговорил редактор, и сразу все преобразилось. На месте круглой, как репа, лысины возникло сияющее лицо Угрюмова. Зорина торопливо повесила трубку и, одергивая юбку, встала, как встает школьница, когда в класс заходит директор. Только один Марусин буркнул что-то неразборчивое и продолжал писать.

Легкая тень озабоченности пробежала по лицу Бориса Константиновича.

— Вы, Марусин, сегодня что в секретариат сдали? — поинтересовался он.

— Что? — переспросил Марусин, поднимая голову. — А… Что в секретариат сдал? Статью директора Дворца культуры, две заметки… Это сегодня… А что с моей статьей о юбилее парка? Вы прочитали?

Печально посмотрел на него редактор.

Ну разве можно у него, загруженного человека, спрашивать такое? Ну ведь нужно совсем ни капельки не сочувствовать ему, чтобы спрашивать так!

— Прочитаю, когда будет время, — редактор недовольно повернулся к Угрюмову. — Как дела, Александр Степанович?

— Работаем, Борис Константинович! — вставая навстречу шефу, отозвался тот. — Только что закончили составление плана работы на следующий квартал. Будет рубрика: «Человек и его дело».

Лицо редактора потеплело.

— Это неплохо… — просматривая листки, которые передал ему Угрюмов, похвалил он. — Но надо больше людей, Александр Степанович, живого человека надо!

— Зорина! — Угрюмов чуть повернулся в сторону Люды. — Вы слышали?

— Слышала, Александр Степанович! Будут люди.

— Будут… — заглядывая в глаза редактору, доложил Угрюмов.

— Хорошо бы… — редактор тяжело вздохнул. — Так плохо, когда нет людей. В жизни их мало, а если и на страницах газеты не будет, что тогда? — и он сморщил лоб, думая, сказать ли, что на текстильной фабрике сегодня состоится совещание наставников, или не говорить, а потом обругать сотрудников за то, что они проворонили такое ответственное мероприятие. Подумал и решил, что Угрюмову сказать можно.

— Мне звонили, — все еще хмурясь, проговорил он, — что на текстильной фабрике собрание, посвященное наставничеству. Вы сами понимаете, насколько это важная тема.

И он со значением поднял вверх палец.

— Будет исполнено! — не сказал, а отрапортовал Угрюмов, со всей ясностью понимая, что шеф мог бы и не говорить ему о совещании, но вот снизошел и сказал. — Вы слышали, Зорина?

— Статьей или репортажем давать совещание? — спросила та, бледнея от мысли, что могла бы проворонить столь важное для города мероприятие. — Сколько строчек?

— Я думаю, строк двести… — редактор уже жалел, что сказал. Лучше было бы, если бы он завтра покритиковал отдел на летучке. — Лучше, конечно, репортаж. Но теплее… Человечней, пожалуйста. Возьмите выступления и поправьте их как надо, чтобы чувствовался человек, который говорит.

Скоро редактор завершил обход владений и снова скрылся в своем кабинете. Редакция начала оживать.

На стол Бонапарта Яковлевича к трем часам вернулся испещренный красным карандашом макет. Бонапарт Яковлевич тяжело вздохнул и начал переделывать номер. Конечно же, образовались дырки. Бонапарт Яковлевич прошел по отделам, требуя информации. Забегали уже собирающиеся домой сотрудники. Затрещали телефоны. Рабочий день редактора и ответственного секретаря только начинался.

Прохоров ненавидел дни работы на призывном пункте. Острое раздражение возникало в нем, как только он входил в этот длинный зеленый барак, надломленно расползающийся по земле. На первом этаже здания располагалось похоронное бюро, и запах воска и сосновых стружек пропитал насквозь все коридоры, в которых толпились голые призывники.

Прохоров как-то обостренно чувствовал неприличность подобного соседства и мучился, ощущая себя чрезвычайно скверно.

Сегодня к этому голосу совести — так в компаниях у н о в ы х з н а к о м ы х называл свои ощущения Прохоров — примешивалась досада на то, что вчера, в спешке, он позабыл на работе, в городской поликлинике, русско-английский словарь.

Последние месяцы Прохоров усиленно изучал английский язык. Хотя знание языка и не играло решающей роли в отборе претендентов, желающих поехать на работу в Африку, но Прохоров все-таки указал в анкете, что владеет английским, и сейчас наверстывал упущенное.