Мария Ануфриева - Доктор Х и его дети

Через две недели погода наладится, но отпуск будет закончен и купаться уже не захочется. Привык любить море на расстоянии. Без разбега и ореола брызг. За то, как оно красиво и в непогоду. За то, что оно есть. Можно гулять по набережной и дышать воздухом. Можно вовсе не ездить к морю — не у всех получается. Репродукция Айвазовского на стене, морские дали на «рабочем столе» компьютера — и люби море на расстоянии, тем паче что большое только с него и видится. Да и фотографии не нужны: настоящая любовь живет в сердце.

Зоркое сердце знает, как горька безответная любовь, и поэтому, пока разум страдает, оно тихой сапой перенастраивает любовный перископ на свой лад. Какая бы преграда ни стояла между вами, хитрая оптика ее не замечает и держит объект в пределах видимости, не приближая, но и не отдаляя. Он всегда есть, правда, без разбега и ореола брызг, так ведь и не всем прибывшим на курорт везет с погодой. Он предсказуем в своем равнодушии и отстраненности и оттого безопасен: ничего не обещает — значит, не обманывает, ничего не дает — значит, ничего не лишает.

— Зачем такой нужен? — в сотый раз спросит подруга, а потом уж просто зевнет, не утруждаясь вопросом, на которые есть сто вариантов ответов, но на самом деле — один.

На фига древние люди тесали каменных идолов, а потом всю жизнь плясали вокруг них, заискивали, благоговейно ползали вокруг на брюхе и тащили к подножию самые лакомые куски мяса, а то и соплеменников? Нет, ну вот зачем?

И вдруг однажды каменный истукан оживает — не всем так везет, не все дожидаются. Того, кому посчастливилось, ждут открытия.

Оказывается, в перископе давно надо было протереть линзы. За толстым слоем пыли и не разглядеть было все эти годы, что герой не твоего романа потерт, как любимые вельветовые штаны: каким бы добротным ни был материал, вон уж и плешь виднеется, и заломы глубоких морщин.

То, о чем с придыханием думалось в юности, оборачивается сущим мучением: теснотой и скрипом общей постели, неловкостью и надуманностью поз, недосыпом, досадным урчанием лежащих рядом животов — ешь на ночь или не ешь, все равно предательски запоют свою песню, и обязательно на разные лады. Закрываешь глаза и внутренним взором угадываешь тщательно хранимый в памяти нимб над его головой, а в нос шибает душный запах подмышечного пота. Становясь любовником, герой падает с пьедестала, ибо ипостась героя-любовника не предполагает «большого на расстоянии».

Так или примерно так думала Маргарита, пока Христофоров варил кофе и реанимировал вчерашний салат с яйцом, от которого она собиралась тактично отказаться. Она уже почти сложила в уме максимально необидную фразу, но закончить ее помешал грохот.

Подумали они об одном и том же, потому что через секунду, не сговариваясь, заглядывали в комнату матери.

— Слава Богу, — выдохнула Маргарита и оглянулась, чтобы прикрыть дверь и не будить старушку. Двери на положенном месте не оказалось. Чтобы не жаловаться на тесноту, Христофоров пояснил:

— Снял, чтобы случайно не захлопнулась.

Источник шума обнаружился в его комнате. Остов раскладушки рухнул окончательно при попытке Тимофея использовать его как трамплин на пути к любимой перекладине. Кот притаился под занавеской возле батареи и шипел, будучи уверен, что западня была расставлена умышленно и для него персонально.

— Ваши? — Маргарита взвешивала на ладони прозрачный пакет с лекарствами и, поворачивая его в разные стороны, читала названия.

Христофоров мгновенно рассвирепел: стоит бабе появиться в доме — как тот пасюк, залезет в каждую щель, везде сунет нос. Но в ответ только буркнул:

— Это матери, мои — вот, — и показал на пакет в два раза больше, притулившийся возле монитора.

Маргарита покосилась на большой пакет. По неловкому, поспешному извинению во взгляде он без слов понял, как и почему ей его жалко, и от этой жалости, огревшей, словно вожжа, разозлился еще больше.

— Мы с вами как два магнита, сближающиеся одинаковыми полюсами. Отталкиваемся, находясь рядом. Досадная игра природы, — вздохнула она.

«Сейчас или никогда», — понял Христофоров и обреченно сел на диван. Тимофей брезгливо сузил глаза в щелки, чтобы держать под контролем происходящее при полной к нему индифферентности.

— У меня давно не было женщины, — Христофоров собрался с духом и доверительно выдал Маргарите секрет, к которому она отнеслась с должным недоверием, всем своим видом показывая, что, наверное, он, как всегда, шутит: не может быть, никогда бы не подумала.