Ольга Аникина - Рассказы

Однажды, в первый год их жизни в доме, Анна подошла вечером к Игорю и почти произнесла слова, беспомощные и жалкие, ненужные, они уже жили в ее выдохе и взгляде. Но не посмела, потому что стены вдруг начали терять свой золотистый свет и по полу потянуло сквозняком. Игорь тоже заметил перемену, и, чтобы не обидеть Анну, сказал ей что-то, кажется, о погоде. И они замолчали. Дом не принимал ничего такого, что не было бы важно здесь и сейчас. На следующий день Анна убирала налетевшую в комнаты невесть откуда вязкую землистую пыль, и проклинала себя за недогадливость. С тех пор никто из них не смел даже мысленно тревожить капризное и мудрое жилище. Когда же дом был спокоен, он давал своим жильцам понять, что воздух его — драгоценен и они сами — бессмертны, потому что нет ничего счастливей и истинней, чем то мгновение, что прожито сию секунду.

Дом изменил их — они почти не покидали этих стен, выходя, разве что, за покупками. Игорь выучился курить вишневый табак и начал переводить с итальянского — уже не по работе, а просто для себя. Переводы глуповатых полулитературных текстов и научных технических публикаций ему давались в равной степени легко. Но совсем иначе дело обстояло с настоящей классикой, которую раньше Игорь не понимал, потому что не мог на ней заработать. А теперь он часами просиживал в кабинете, и то так, то эдак вертел итальянскую строчку, а дом тихо дышал ему в спину теплом.

Анна научилась шить. Она раньше работала мастером по сложным женским прическам, а сейчас сидела дома и шила игрушки — маленьких ангелов, братьев Мизереруса, и еще смешных длинноухих зайцев, голубей и котов. Игрушки расходились по небольшим лавочкам и пользовались спросом: видимо, дом наделял своих тряпичных новорожденных детей настоящими игрушечными душами.

Когда вечерами на маленькой кухне открывали сухое вино, оно наполняло бокалы и заливало глубоким темным огнем комнаты, окна, двух людей за столом. Вино светилось в них, перемещало их взгляды и мысли, дразнило слух гудением дудочек откуда-то из-под потолка, будило цветы, которые прятались в самых неожиданных местах дома и могли высунуть свои насмешливые красные бутоны из любой щели, а потом раскрывались, внезапно и бесстыже, и превращались в прикосновения руки к плечу, в дыхание, шепот, жар, смех. Становились сном, беспамятством, бессмыслицей, всхлипом и снова сном, без единого человеческого слова. А Мизерерус смотрел на происходящее со своего подоконника и пел.

Стоял сочельник, их тысяча восемьсот девяносто третий день был на исходе, когда в дверь позвонили. Анна и Игорь переглянулись, потом Анна скинула с плеч плед, положила на столик недошитую бархатную птицу, встала и подошла к двери. В пространстве лестничной клетки стояли двое.

— Здравствуйте, — сказала девушка, стряхивая снег с воротника узкого и старомодного пальто. — Мы от хозяйки.

Парень, стоящий рядом с ней, виновато улыбнулся.

Молодые люди сели в кресла, и Анна принесла чай с миндальным печеньем. Игорь, казалось, не оторвался от книги, только слегка улыбнулся вошедшим и кивнул им, едва взглянув на них поверх очков, а потом снова углубился в чтение. Девушка из-за своих остроконечных ушек, торчащих под светлыми волосами, походила на эльфа. Молодой человек все так же улыбался и с восторгом осматривал гостиную. По стенам комнаты тек волнами свет, такой же, как и обычно, золотистый с коричневыми нотками. Пахло корицей. За окном шумели деревья. Девушка снова хотела было что-то сказать, но Анна уже кивнула ей понимающе. Игорь перевернул страницу.

— До послезавтра, — сказала Анна, провожая гостей.

— С наступающим вас, — улыбнулась девушка, — Мне очень понравился ваш зеленый ангел.

— Я оставлю его вам, — сказала Анна. — Берегите дом.

Когда они ушли, Анна села дошивать бархатную птицу. Игорь снова перевернул страницу. Когда птица была дошита, Анна спросила: «Чаю?» — и Игорь кивнул.

Вещей у каждого из них оказалось мало. Набралось всего два больших кожаных чемодана: один его, другой ее. Дом не любил суеты.

Утром, на следующий день после Рождества, когда все вещи были собраны, Анна сказала Игорю: «Иди первым, дорогой. Я сама передам ключи». Он произнес что-то неуместное и лишнее, может быть: «Я позвоню?» И Анна ответила «Да». Но, возможно, сразу же забыла об этом.

И дом стоял, являя за окном каменный коридор, в глубине которого раскачивался тонкий человеческий силуэт, почти как маятник. И воздух комнат был наполнен лимонной цедрой, гвоздикой и хвоей. Анна сидела на краешке своего чемодана, стоящего у порога, и прислушивалась — сначала к удаляющимся, потом к приближающимся звукам шагов, а дом обнимал ее последним теплом, и невозмутимый зеленый ангел смотрел на нее с пустого подоконника, помогая не ощущать ни времени, ни грусти, ни зова воспоминаний. Легкий холод пробегал по полу, сметая следы запаха вишневого табака, но свет стен оставался тем же — теплым и мерцающим, и это было именно то, что нужно, чтобы прожить несколько самых прекрасных мгновений, таких, о которых человек может, тоскуя, только случайно помыслить, и тут же забыть о них, повинуясь внезапному зову, ныряя и погружаясь в него целиком, переступая порог и навсегда падая в глубокий колодец, начинающийся там, за дверью.