Елена Афанасьева - О любви я молилась

Мне пришлось подчиниться. Возникла новая жизнь — настоящая семей­ная, такая, которой я до сих пор не знала, хотя и была ранее в браке, длившем­ся десять лет. Лишь с Димой я поняла, что такое жить и быть «как за каменной стеной».

А еще я столкнулась с необыкновенными, непривычными для меня чув­ствами.

Димина любовь не просто меня удивила — она ошеломила меня своей цельностью, самоотверженностью, беспримерной жертвенностью и всепогло­щающей страстностью.

Было удивительно обнаружить в этом красивом и мужественном человеке бесконечную покорность, полную и совершенную подчиненность женской воле, которая его нисколько не тяготила. Для меня это было непривычно, ибо до сих пор мне не приходилось сталкиваться с мужчинами, для которых бы весь мир и вся вселенная сосредотачивались и концентрировались лишь на женщине, пусть даже и глубоко любимой. Ведь есть же и другие интересы и вещи, которые требуют внимания, которыми живет и дышит человек. Есть работа, природа, хобби, книги, всякая всячина. Для Димы же этих «других» вещей не было. Только любимая женщина — она одна. Через нее и жизнь, и хлеб, через нее — вода и воздух. Это про него, без преувеличения, слова: «Я люблю, а значит, я дышу.»

У меня возникало такое впечатление, что Дима дышит только тогда, когда я рядом, а без меня его жизнь словно замирает и прекращается — становится неполноценной.

Там нет меня, где нет меня вокруг тебя Невидимо.

Ты знаешь, без тебя и дня Прожить нельзя мне, видимо.

Потом я обнаружила в его дневнике записи вроде этой: «Днем позвонила Алена и сказала, что на Нарочи погода тоже хорошая, и дала «добро» на мой приезд, хотя я в любом случае поехал бы, так как для меня каждая минута, час, день без Алены — это настоящая пытка».

Вот такие были чувства. Полное растворение всего себя в любимом чело­веке. Это было так. Было. Я это видела, наблюдала, я с этим сталкивалась на каждом шагу ежедневно на протяжении четырех лет. Я этими чувствами про­никлась от макушки до кончиков пальцев.

Там, где не было меня, не было и его. Я была для него центром вселен­ной, я была для него всем. Прожить без меня он не мог ни дня, ни часа. Когда приходил с работы, всегда говорил: «Не мог дождаться конца рабочего дня. Ужасно по тебе соскучился!» Он часто мне повторял: «Я думаю о тебе с утра до вечера». И это было правдой, и это было как в сказке. Если я в течение дня вдруг прикасалась к нему мыслью, вспоминала о нем, его душа моментально отзывалась горячим теплом, между нами сразу протягивалась ниточка связи, нить любви. Пожалуй, это было именно то, что можно назвать настоящей любовью.

Когда мы ехали вместе куда-либо — на автобусе ли, на своей ли маши­не, — он всегда держал мою руку в своей, и если сам был за рулем, то отпу­скал мою руку лишь на секунды, требуемые для переключения скоростей.

Если я спрашивала: «Что будем сегодня смотреть по телевизору?» — он отвечал:

— То, что ты хочешь.

— Что будем есть на ужин?

— То, что ты хочешь.

— Что будем делать в выходные?

— То, что ты хочешь.

— Куда пойдем погулять?

— Куда ты хочешь.

Все решения я должна была принимать сама. Рядом со мною, вблизи меня, у него не было своих желаний, не было себя самого. И его все устраи­вало, поскольку вся его жизнь напрямую зависела от меня и во мне заключа­лась, она состояла в любовании мною, наслаждении мною и соответственно в угождении мне. И потому вся жизнь была «как я хочу». До одури, до того, когда «уж слишком».

Например, когда мы смотрели «Чего ты хочешь», то он смотрел не в теле­визор, а преимущественно на меня, так что мои надежды «душу разделить» и «взаимно обогатиться» в основном терпели крах: за канвою фильма или события он не следил, — ни обсудить, ни подискутировать. Неинтересно.

В доме он делал все «чего пожелаешь»: готовил, стирал, убирал, штопал белье, разбирал залежи накопившихся за годы моей одинокой жизни дел, в общем, взял на себя все домашние хлопоты. И это ему было нетрудно. Для меня ему ничего не трудно было сделать. Он так и говорил, и много раз повто­рял: «Не существует ничего такого, чего бы я для тебя не сделал». Иногда я думала: «Скажи я ему — убей. И он убъет!»

Однажды, в самом начале нашей совместной жизни я столкнулась с еще одним поразительным фактом.

В тот день я отсутствовала на протяжении нескольких часов, и Дима оставался дома один. Возвратившись домой, я вежливо поинтересовалась, как дела, чем занимался. Дима, как отставной офицер, четко докладывает, перечисляя все, что сделал: «Почистил картошку. Приготовил ужин. Посмо­трел новости. А потом смотрел тебя». Я в недоумении: «Как это — смотрел меня?»