Карин ван Моурик - Перевод русского. Дневник фройляйн Мюллер — фрау Иванов

А у себя во Фрайбурге я заварила еще один фонд – Фонд поддержки моего российского фонда, и в «Фонд поддержки Фонда» вступили и профессор Шиллер, и тогдашний замминистра иностранных дел Германии Гернот Эрлер, и друзья, тесно связанные с фирмой «Мерседес»…

И постепенно дело сдвинулось. Мы пробили и эту стену!!!

Фонд «Услышать мир» открывался очень красиво: в Москве, в «Мерседес»-центре. Съехались представители прессы, профессора, министры здравоохранения, прооперированные дети…

Все сложилось так, как мечталось. Русские хирурги ездили на стажировку в Англию и Германию, западные специалисты приезжали давать мастер-классы, детки получали послеоперационную реабилитацию под опекой логопедов и психологов, а я получила звание почетного доктора Башкортостана, и президент республики меня благодарил…

Специалистов, глухих детей и их родителей мы собирали на ежегодные семинары, так называемые слеты, где они могли подружиться и поддержать друг друга, делясь своим опытом, – и это было всегда необыкновенно трогательным, вдохновенным мероприятием. Как будто мне дарили возможность воочию убедиться в том, что все правильно.

Это теперь, спустя более десяти лет, я уже не могу проследить, кому именно достаются импланты-ракушки, как развиваются эти дети и кем становятся, но тогда – история каждого пациента была моей историей. Я поняла, что именно это приносит мне радость – дети. До сих пор они мне дороги, наши первые пациенты, до сих пор я с любовью разглядываю их фотографии и знаю, как они живут, как учатся, и этого никто не может у меня отнять.

Это мои дети.

Люди ходят кругами, наступая на те же грабли.

Со временем приходится признать, что все предназначенные тебе удары – палкой в морду. И с каждой новой оплеухой ты уже ощущаешь знакомый привкус во рту, вроде крови от разбитой губы. Конечно, я много раз хотела все бросить. И продавать букетики фиалок под стенами собора на площади, там, где спокон веку толпится по утрам мирный люд с корзинами и покупает огурцы, черешню и домашний шнапс. Но куда ж девать идеалы и стремления?

Если ты придерживаешься одних и тех же ценностей и принципов (или совершаешь те же самые глупости), то и грабли тебя ждут те же самые.

Но зато они у меня есть – ценности и принципы. И я от них не откажусь, я упертая. Если меня опять спихнут, я создам и разовью новый проект: и это будет хороший проект, с добрым зерном. И пусть «общественная деятельность» вызывает у кого-то ироничную ухмылку, а слово «демократия» – раздражает. Хочу старомодно оставаться гражданином и помогать, пока могу.

И еще, про грабли. Я поняла, что не могу без России.

Эта история началась не в самые лучшие для меня времена. Я не была тогда ни шефом, ни бизнес-леди, ни основательницей фонда, ни почетным членом… Зато моя личная жизнь уже с успехом скатилась под откос, а в работе – в работе надо мною возвышался начальник, каждодневно, усердно укрепляющий мою неприязнь к нему. Впрочем, ничего необычного: многие так проводят всю жизнь.

Но, к счастью, однажды, а именно в восемьдесят пятом, руководство сменилось и приехал из Голландии новый шеф.

И со мною случилось то, что все-таки бывает – и не только в кино!.. Он вошел – и мое сердце остановилось.

Влюбиться в шефа – это, конечно, неприлично. Ситуация тривиальная и замыленная. Выйти замуж за русского – вот это номер! Вот это жизнь! Хороша ли, плоха – но уж точно не банальна! Влюбиться в шефа – позор, сравнимый лишь с желанием провинциальной девушки стать актрисой. Разумеется, никто о моем позоре не догадывался (как я думала). Даже сам шеф. Могучим ростом и шириной плеч он едва проходил в дверной проем, но это было полбеды. Взгляд его был глубок и добр, но и это было не самое страшное. Вот какая крамольная мысль не давала мне покоя: я думала, что если эти губы когда-нибудь коснутся моих – я умру.

В таких ужасных обстоятельствах мне приходилось работать.

Ян был великодушным и добрым настолько, насколько был огромным. Он никогда не бывал прежде в Германии, говорил с акцентом, ничего не знал про здешние порядки. Это было трогательно. Он постоянно говорил о своей жене. Это было трогательно. Это было трогательно.

Я была уверена, что его жена – богиня, коли она – его жена. Однажды я спросила: «А ваша жена – она какая?»

Я и теперь отчетливо помню этот момент. Он молчал и улыбался, глядя вдаль. Я любовалась им, сердце мое колотилось, а он молчал. Потом сказал с нежностью: