Юрий Любопытнов - Озеро призраков

— Слушай, — сказал ему Колька, вдумчиво выслушав историю Акимовых поисков. — Есть с чего расстраиваться. Давно бы пришёл ко мне… Я б тебе помог, как старому другу. Хоть ты тогда… помнишь, умыкнул у меня Настьку, а? Или забыл?

Аким недоверчиво посмотрел на Пищикова и уже приготовился уйти от него, но Колька, надвинувшись, взял его за пуговицу пиджака.

— Да ты не дуйся!.. Я так. Я знаю, чего тебе надо. Тебе машина нужна.

— Машина-а, — Борзов скривил губы. — Человека-то не найдёшь, а то машину.

— Человека не найдёшь, а машину найдём.

— Да у меня на участке не развернёшься с машиной. Везде посадки…

— Молчи! — строго сказал Пищиков. — Не надо будет разворачиваться. Без разворотов обойдёмся. Я знаю, что говорю, понял? Заяц трепаться не любит. Есть такая машина. Её давно уже изобрели, а называется она «Крот». Такая неказистая машинка, а роет, скажу я тебе!.. Ну-у! У нас на улице Кутузова только ей и работают. Вон в прошлое лето надо было водопровод прокладывать на посёлке. Так её взяли. Работала за милую душу… Шустрая! Знаешь, как идёт? Жиу, жиу, — он показал волнообразным движением руки, как идёт машина. — А до чего умна! Ты не представляешь, Борзой, как умна! Камень, к примеру, на пути ей встретился или корень — ей раз плюнуть — обойдёт. Вот такая машина! — заключил Пищиков и помахал указательным пальцем перед носом Акима.

— А большая она? — спросил Борзов. Он что-то слыхал о «Кроте», но очень давно и помнил плохо.

— Да не больше тебя. Места мало занимает. Главное, самоходная. Куда скажешь, туда и придёт.

— Где ж её раздобыть? — снова спросил начавший приходить в себя Борзов. Он внимательно уставился на Пищикова.

— Ставь бутылку, и я дам тебе адресок.

Акиму неохота было так с бухты-барахты выкладывать пять рублей невесть за что — Пищиков мог и обмануть, — и он замолчал.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Пищиков. — Да не надо мне ничего. Знаю, что ты жмот несусветный. Так сделаю. Ах, если бы ты знал, до чего хороша машинка. Жалко даже тебе и отдавать. Зашибает, правда, часто. А зовут её Мишка Сержуков.

— Тьфу, чёрт! — выругался Борзов. — Я его серьёзно, а он…

— Чудак ты, Борзой! Неужто я с тобой шутки играю. Стар я стал для шуток. Есть же такой мужик. Как это ты только не слыхал. Дешёвый мужик. Как раз для тебя. Живёт на Школьной, здесь в жилдомах, дом номер шесть, а вот квартиру забыл… Его Дешёвым так и зовут. Берёт недорого — вот кличку к нему и присобачили. Так что сходи. Если не подрядился к кому — пойдёт к тебе. Только не обидь его выпивкой, — посмеялся Колька и, похлопав Борзова по плечу увесистой рукой, пошёл своей дорогой.

Борзов не знал: смеётся или говорит правду Пищиков. Однако раздумывать не было времени, и он свернул на Школьную улицу и разыскал Сержукова. Пищиков говорил правду. Мишка жил в шестом доме в тридцать третьей квартире. Ему было около пятидесяти. Не высок, рыжеват, жилист и подобран. Лицо худое, в рыже-седом волосе, руки мозолистые, шишкастые. Вышел он на звонок к Акиму в расстёгнутой рубашке, пропустил гостя в квартиру. Сержуков был свободен, и они вместе, не откладывая дел в долгий ящик, пошли осматривать предстоящий фронт работ.

Мишка посмотрел, где копать, сколько копать, определил сроки работы, и они подрядились. Мишка копает Борзову яму в двенадцать кубов и за куб берёт по десять рублей.

Аким был рад такой сходной цене и не стал торговаться. Договорились, что Мишка начнёт работу в первую же субботу.

Аким за день до прихода Мишки вбил колышки, очертил границы ямы и стал поджидать Сержукова, прикидывая в уме, что обойдётся он ему намного дешевле, чем он предполагал ранее.

Как и договаривались, Мишка пришёл в субботу чуть свет с лопатой. Утро было свежее, росное. Сапоги шабашника были влажными и блестели как лакированные. Сняв помятую рабочую шляпу, он присел на нижнюю ступеньку крыльца, посмотрел на солнышко, как оно улыбчиво двигалось по небу позади клёнов и сирени, закурил.

Вышел Борзов. В пижаме, в тапочках со смятыми задниками. Почесал пятерней белую, незагорелую грудь, позевал вслух.

— Всегда так рано ходишь? — спросил он Сержукова.

Мишка дёрнул плечами, сощурился, пустил вверх синюю струю дыма.

— Мне бабка моя, царство ей небесное, всегда говорила: «Михайла, запомни, — ранняя птичка песни поёт, а поздняя слёзки льёт». Я вот и помню бабкины слова. — Он посмотрел на хозяина: — Хочется побыстрее сделать. Да и утро… до чего же хорошо. Проспать грех такую красоту.