Эдуард Поляков - По любви [сборник]

– Да, это я. Вы, наверное, принесли что-нибудь в наш музей? Гармонь? Это замечательно! Гармони у нас ещё нет. Вы проходите. Я расскажу вам о нашем клубе.

Надежда Аркадьевна впустила Петра Иваныча внутрь и провела по коридору до двери, за которой он увидел обстановку коммунальной квартиры с предметами того времени, из которого был он сам.

– Ну вот поставьте её сюда, на стол. И рассказывайте. Вы из местных?

Пётр Иваныч с улыбкой на лице стал рассказывать про свою жизнь. И разглядывать предметы. Ему попались на глаза патефон, надувной футбольный мяч со шнурком, школьная форма с белым фартучком, мраморные слоники, ковёр с оленем над железной кроватью…

Надежда Аркадьевна отвлекла его вопросом:

– А скажите, у вас ведь, наверное, и фотографии есть?

– Было что-то… По-моему, как дочки белочек кормят у дерева… Году в шестьдесят пятом.

– Приносите. Нам пригодятся, – сказала Надежда Аркадьевна. И вдруг оглушила ещё одним вопросом: – А что вы такой покинутый? Одиноки?

– Жену недавно схоронил.

Надежда Аркадьевна отвернулась и как-то слишком долго смотрела в окно.

– А я мужа…

Она вздохнула и предложила попить чаю у неё в рабочем кабинете. Пётр Иваныч не отказался. Он пошёл за ней следом и слушался буквально во всём. Раздевался. Мыл руки. Садился к столу. Разливал чай по её просьбе.

Сидели. Вспоминали былые годы. Надежда Аркадьевна была гораздо младше его. Но войну вспоминала. Больше говорили о послевоенных годах. О перестройке. О Советском Союзе.

– А дети у вас есть, Пётр Иваныч? – Надежда Аркадьевна вновь закурила и смотрела на него своим живым изучающим взглядом.

– Две дочки.

– Внуки?

– Трое. Внук Иван от первой дочери и две внучки от второй. Старшая Женечка, а младшую назвали в честь моей супруги – Любашей.

– А я, к большому сожалению, бездетна. Так распорядилась судьба. Хотя всю жизнь мечтала иметь детей. Мы с мужем даже хотели взять ребёночка из детдома. Но нам не разрешили. Муж – инвалид войны. Без ноги. За ним самим ухаживать надо было…

– Ну, спасибо вам за чай. Я пойду.

– Вы приходите к нам. У нас собирается много интересных людей. Вспоминаем. Песни хорошие поём. Общаемся, словом. Вам не надо киснуть. Вы такой благородный мужчина…

Пётр Иваныч вскинул брови.

– Кто? Я?

– Вы – а кто же? Не хороните себя раньше времени. Сердце стучит. Душа живёт. К чему унывать? Обещаете, что придёте?

Пётр Иваныч смущённо улыбнулся. Надежда Аркадьевна взяла блокнот, написала свой номер телефона и, вырвав листок, протянула ему.

– Вот – звоните мне в любое время. И на всякий случай запишите свой телефон.

Пётр Иваныч продиктовал свой номер телефона и, аккуратно сложив вдвое бумагу, что дала Надежда Аркадьевна, поднялся.

– Благодарю за сочувствие. Приятно, когда есть на свете хорошие люди.

– Ну, к чему этот пафос? Хорошие люди познаются в течение жизни, а мы с вами только знакомы…

– До свиданья.

Пётр Иваныч шёл по улице словно оглушённый. Напор и обращение с ним Надежды Аркадьевны ошеломили его. Она вмиг разгадала его настроение. Придумала рецепт от депрессии. Предложила дружбу. Это было ужасно. Ужасно стыдно.

Он шёл домой и клялся себе, что больше никогда в жизни не придёт сюда. Чтобы не ввязываться в авантюру. Чтобы не мешать жить другим людям. Не мешать жить этой загадочной Надежде Аркадьевне.

Ровно неделю он отлёживался на диване и смотрел по телевизору, как телеэксперты, приглашаемые ведущими разных аналитических телепрограмм, говорили, что годы советской власти были огромной исторической ошибкой, клеймили кровавого Сталина, судили о неоправданных жертвах Великой Отечественной войны, говорили о слабости и предательстве народа.

И он всё это смотрел и слушал. И думалось ему, что именно такие «эксперты» распахивали в 1941 году двери перед фашистами и угощали их хлебом-солью, а в 1991 году благодаря таким «экспертам» развалился Советский Союз.

Он гнал от себя эти мысли. Выключал телевизор и плакал. Плакал, вспоминая, как дни и ночи напролёт стояли с ребятами у станков ради Победы, которую сейчас пытаются оболгать с экранов телевизоров.

Перед Новым годом он заболел. Заломило руки и ноги. Начался кашель. Поднялась температура. До аптеки было не дойти. И он лежал на диване в тишине, повернувшись на бок, с открытыми глазами, то и дело заходясь в сухом кашле, надеясь только на то, как распорядится его судьбой Господь Бог. А ему самому было уже всё равно. И если честно, даже больше хотелось помереть, чем жить.