Татьяна Труфанова - Счастливы по-своему

Яся отозвался ревом.

— Извини, Быстрый, не сдержался. Что? Что ты хочешь? Что там это, на очереди? Жратва и сон. Щас. Пюрешечку. Шлеп. Бум. Вкусно? Слава богу. Шлеп. А мы утремся. Эх, Степаныч, мне бы сейчас полежать навзничь. Часов сто. Понимаешь, у? И чтоб меня не трогали. Э-эх, Степаныч! Разве пострадаешь с тобой? Не. Наелся? Славно. Пошли на воздух. Ох…

Он вынес сытого и хмурого Ярослава во двор, усадил младенца в коляску. В деревьях шумел ветер, небо равнодушно голубело, а сердце придавила такая тяжесть, что хотелось самому влезть вместо младенца в коляску, свернуться клубком и пропасть.

— Сказку рассказать? — вздохнул Степа. — Нет? А я все равно расскажу. Тошно, Ясь… Жил-был царь… и помер. Нет. Жил на свете храбрый портняжка… обделался. Нет. Жили-были брат и сестрица… заблудились в лесу. Точка. Все не то.

Степа покатил коляску по двору до ворот и обратно, туда-сюда. Левое колесо дребезжало на гравии. «Отвалится скоро. Ну и хрен с ним». На розовом, задремывающем лице Яси дергались нервные тени листвы. В резиновом шлепанце метался и колол ногу камушек. От дальних-дальних соседей приходил звук пилы.

— Ну, еще это, одна попытка, — пробормотал Степа. — Мм… Шел однажды… шел этот… кто-нибудь… шел однажды добрый человек…

Шел однажды добрый, угу, добрый человек по лесу, и застигла его ночь в глухом месте. Только он устроился под большим дубом, только устроился, хотел костер развести, как слышит — кто-то идет. Идут несколько человек, говорят, хохочут, а голоса грубые, злые. Добрый человек подумал и на всякий случай залез на дерево. Смотрит вниз с ветвей — а под деревом разбойники собрались. Ух! У всех ножи, топоры, пистолеты. Развели костер, стали жарить на костре птиц да пить вино.

Главный разбойник говорит: «Вот вчера мы похвалялись, кто кого ограбил и сколько золота загреб, позавчера — та же штука. Давайте что новенькое придумаем. Ну-ка, похвалитесь, как вы со своими родителями обращаетесь». Все загоготали, один разбойник говорит: «Я их куском хлеба каждый день попрекаю». Другой говорит: «А я их из дому выгнал побираться». Третий руку на отца поднял, четвертый обезножившую мать без помощи бросил. Пятый ругается со своими, что ни день, и все новые обиды выдумывает. А шестой — рыжий и на лицо шельма — говорит: «А я каждый день привожу отца под колокольню и плюю на него с высокой колокольни, прям на темечко ему, а когда и огрызками бросаю».

Добрый человек слушал это все, и так ему было горько — сил нет! Ерзал он на ветке, ерзал — ветка и подломилась под ним. И упал он прямо разбойникам в руки.

«А-а! Подслушивал-вынюхивал! Сдать нас хочет!» — заорали злодеи. Сразу все ножи выхватили.

«Нет, нет, не убивайте меня!» — взмолился добрый человек.

«Ха-ха-ха, мы тебя вот именно убьем! — захохотал самый страшный злодей. — Убьем и съедим без масла».

Добрый человек совсем отчаялся. «Гореть вам в аду, сукиным детям! — говорит. — За одно только то, как вы отцов да матерей своих изводите, на святое покушаетесь, надо вас в тюрьму сдать, четвертовать и колесовать. А-а-а… делайте теперь со мной что хотите».

Сложил он руки на груди, занес над ним разбойник свой холодный нож, как вдруг — ветер, гром, буря! Налетел вихрь, откуда ни возьмись, подхватил их всех вместе с жареной птицей и понес в неизвестные земли.

Добрый человек обеспамятовал на минутку, а когда очнулся — видит: летит он по воздуху, одной рукой в жареного петуха вцепился, другой — в рыжего шельму. Болтало их среди облаков, над полями, меж горами, а затем дунул вихрь последний раз и выбросил их на голом островке посреди озера широкого.

Добрый человек полежал на песочке, постонал, потом встал. Видит — и рыжий шельма встает. Добрый человек жареного петуха подальше за пазуху спрятал и спрашивает: «Как зовут тебя, разбойник?» Отвечает рыжий: «Звать меня Ерошка Губная Гармошка, а ты кто таков?» — «Я — Симеон Праведный Купец, — отвечает добрый человек. — В стольном граде всякий меня под этим именем знает и уважает. Из-за тебя, шельмы блохастого, и товарищей твоих, висельников, я в такую оказию попал. Ведь ясно, что вихрь тот был Божьим наказанием, про вас посланным». — «Может, и так, — говорит Ерошка. — Тогда не буду обременять тебя своей физией, пойду восвояси».

Пошел Ерошка налево, а Симеон направо. Сел Ерошка на одном краю острова, а Симеон Праведный — на другом. А остров был мал и гол, песок да камни, да три кустика, обернешься — до другого края камнем докинешь. А лодки никакой нет, чтоб уплыть. Закручинился Симеон, достал из-за пазухи жареного петуха, думает: «Съем я петуха, а другой еды уже не будет, так и пропаду… эх». Тут слышит — кто-то музыку играет. Обернулся — то Ерошка на губной гармошке наигрывает. Только Симеон занес руку, чтоб камнем шельмеца приголубить, вдруг — ой! Жареный петух его в зад — тюк! Заругался Симеон, а жареный петух крыльями захлопал и улетел.