Сергей Мавроди - Сын Люцифера

— Ну, хорошо, а тебе-то зачем это надо? — опомнился наконец тот. — Если у тебя всё в таком шоколаде?

— Я же тебе сказал: я люблю её, — устало бросил Афонский и облизал пересохшие губы. — Люблю!

— Что, прямо так вот? — с интересом переспросил двойник.

— Прямо так вот, — хмуро подтвердил Афонский, искоса поглядывая на задумавшегося о чём-то собеседника. Что-то в его поведении Афонскому не нравилось.

— А знаешь, — медленно произнёс наконец двойник, в упор глядя на похолодевшего почему-то Афонского, — я ведь что угодно у тебя могу сейчас попросить, — он усмехнулся каким-то свои мыслям, — потребовать даже! и ты не откажешь. Я же знаю тебя, вижу насквозь, со всеми потрохами. Ради НЕЁ, — он с нажимом подчеркнул последнее слово, — ты на всё пойдёшь. Как я бы пошёл.

— Слушай, чего тебе надо? — довольно раздражённо уже поинтересовался Афонский. — Я ведь тебе дело предлагаю. Обоюдовыгодное, заметь! А ты тут непонятные вещи какие-то начинаешь говорить.

— Почему непонятные? — с явной насмешкой в голосе парировал двойник. — Очень даже понятные…

Где гарантии!? — впился он вдруг глазами в отшатнувшегося даже от неожиданности, застигнутого врасплох Афонского. — Может, ты мне гонишь всё тут? Про другие миры? Ради того, чтобы с ней остаться. С любимой со своей, ненаглядной, — передразнил он онемевшего Афонского. — А поменяемся мы просто с тобой местами — и всё. А откуда я знаю, что там у тебя за жизнь? Может, ты бомж? Или ещё кто. Я здесь в полном порядке, пусть и без великой любви, а там у тебя что? Гарантии где?!

— Ну, какие тут могут быть гарантии?! — срывающимся голосом взвизгнул Афонский. Всё катилось к чёрту! — Сам посуди? Ну, какие?!

— Откуда я знаю, какие, — хладнокровно пожал плечами двойник. — Тебе виднее. Ты же всё это предлагаешь, а не я. А мне вообще-то и здесь хорошо. Не дует.

— Да я клянусь тебе!!..

— Перестань! — собеседник Афонского пренебрежительно поморщился. — Не забудь, ты же сам с собой ведь фактически разговариваешь. "Клянусь"!.. Знаю я цену твоим… клятвам. Перестань!

— Ну, хорошо! — Афонский попытался собраться с мыслями. Надо было срочно что-то — придумывать. Как-то выпутываться. Ч-чёрт! Чёрт, чёрт, чёрт! — Давай я…

— Мы не договоримся, — спокойно перебил его двойник и рассеяно побарабанил пальцами по столу, тем же самым движением и в том же самом ритме, как это делал всегда сам Афонский. — Если у тебя нет гарантий, мы не договоримся. Пустая трата времени. Слишком хорошо я сам себя знаю. Что бы ты ни говорил, я не поверю. Нет у тебя ни слова, ни чести, ничего… Ну, у меня, у меня! — ухмыльнулся он, видя, как вскинулся было Афонский. — Не дёргайся. "На зерцало", как говорится!..

— Подожди, подожди!.. — как снег побледнел Афонский, медленно приподнимаясь со стула. — Подожди!.. Откуда ты?.. Не может же у вас быть свой Гоголь? свой "Ревизор"?! Слово в слово чтоб…

Мир замер. Воздух сгустился и задрожал как желе, мерцая какими-то то ли вспышками, то ли огоньками. Потом всё вокруг стало вдруг каким-то размытым, расплывчатым, словно нереальным, и начало постепенно, прямо на глазах таять, таять, таять… Яркая вспышка!!! Афонский ослеп на некоторое время, а когда он снова обрёл способность видеть, не было больше вокруг ничего прежнего. Ни параллельного мира, ни двойника.

Он сидел в каком-то кресле, напротив в другом кресле сидел, развалившись небрежно, тот самый… лектор… мужчина… или кто он там и курил, иронически посматривая на щурившегося близоруко Афонского.

— Что это значит?! Где я? Почему?!.. — Афонский порывисто вскочил с кресла, чуть не опрокинув его. Он был совершенно ошарашен.

— Сядьте, сядьте, Пётр Петрович, — мужчина успокаивающе помахал рукой. — Сядьте.

— Но… — Афонский, помедлив немного, нерешительно опустился назад в кресло, всё ещё озираясь по сторонам, словно надеясь, что всё вот-вот опять вернётся, появится. ЕЁ мир, двойник этот чёртов… Но ничего вокруг не менялось. И меняться, похоже, не собиралось.

— Удивлены, Петр Петрович? — мужчина чуть заметно усмехнулся.

— Да, признаться… — Афонский не знал даже, с чего начать и что, собственно, говорить. Он ждал объяснений. Что за дьявольщина!!? Да что случилось!?

— Да ничего не случилось, Пётр Петрович, — мужчина вздохнул, сочувственно глядя на собеседника и словно забыв про свою сигарету. — В том-то всё и дело, что ничего не случилось. Всё вернулось на круги своя. Всего лишь. И правильно, Пётр Петрович. "Imponit finem sapiens et rebus honestis". "Разумный человек ставит себе предел даже и в добрых делах".