Святослав Рыбас - Варианты Морозова

Дятлов вытащил блокнот.

Что ему было ответить? Спустилась бадья, ныряли во тьму, поставили заглушку. Что я испытывал? Страх. Как? Неужели? Ну да, страх. Читателю это не интересно. Правда, это было только в самом начале, даже не страх, а инстинкт самосохранения. А шахтерская взаимовыручка? Да, конечно, желание помочь! Именно так! Наш клуб «Ихтиандр»… Это ты сам напишешь? Хорошо, пусть будет по-твоему. Про «Ихтиандр» можешь написать сам.

Нет, никто не сказал о том, что же произошло сегодня, какой день они прожили. Потому что нельзя было передать бешеный бег сердца, одиночество и холод, гаснувшую волю и то чудо самоотверженности, случившееся позже.

— Об акцентах мы договоримся дома, — важно сказал Дятлов.

Он знал свою роль и имел право на праздник. Дятлов привез сюда подводников, Дятлов! Он брал в блокнот материал, втискивал туда кубометры, тонны, дыхание, холод, план, риск, товарищество и что-то еще живое, неосязаемое, то, что всегда его мучило своей недостижимостью и что он не мог использовать в своих заметках. Он создавал свою постройку, которую следовало установить на надлежащее место. Истина заключалась именно в этом. Истина, которую надо писать с большой буквы: для человека главное дело найти себе надлежащее место. И Дятлов как бы служил при Истине.

Он умело упаковал в блокнот множество информаций, оглядел строительный пейзаж с административным зданием из силикатного кирпича и пожал плечами.

Между копром и зданием не было ни души. «Что за бестолковый народ? — подумал Дятлов. — Возмутительно!»

— Эй, товарищи! — сказал он проходчикам, стоявшим у него за спиной вместе с медсестрой. — Сообщите своему начальству: вода перекрыта. Пусть идут сюда.

— А начальство знает, — охотно ответили проходчики.

— Идемте в медпункт, — с энтузиазмом пригласила медсестра. — Надо измерить температуру. Вдруг простудились?

— Пошли, сестричка! — воскликнул Павлович. — Я чувствую, меня привела сюда судьба.

— Надо бы переодеться, — заметил Ипполитов.

— Готовится банкет, — понизив голос, как будто выдавая тайну, сообщили проходчики. — Не думайте, что мы вас отпустим. Это было бы по-свински.

— Нет-нет! — махнул рукой Ипполитов. — Глупости. Мы устали, нужно спешить домой.

— Ревнивая жена, голодные дети, — с идиотским выражением ерничества глядя на медсестру, сказал Павлович.

Она засмеялась, поняла, что она ему нравится.

Медсестра с детства воспитывалась на очевидных примерах грубой сумрачной любви и, рано познав простой механизм наслаждения, относилась к мужчинам со смешанным чувством постоянного любопытства, неуважения и какой-то надежды. Она никогда еще не видела раненых шахтеров. Она видела их крепкими, бесцеремонными, упрямыми, неумелыми в любви, неинтересными.

Сегодня, простояв несколько часов в раскачивающейся под мутной водой бадье, она вообразила себя женой одного из приезжих. Она выбрала Павловича.

Прикоснувшись к неизвестной для себя свободной отважной жизни, медсестра не хотела отходить от нее. И некуда было отойти, и не к кому.

Хорошо, что для подводников сделают банкет. Хотя ее наверняка не позовут и она не знает, что бы она делала, если бы позвали, все равно медсестра находилась в приятном беспокойном ожидании.

Между тем все пошли переодеваться и на ходу спорили друг с другом, оставаться или сразу вернуться? Настроение было легкое, даже шальное, словно земная поверхность вдруг стала опьянять.

Павлович взял медсестру под руку и тихо спросил:

— Хочешь, чтобы мы остались?

Она искоса и с усмешкой взглянула на него.

— Молчишь? — спросил он.

— Что мне? Останетесь, не останетесь? — лукаво засмеялась она.

— Ну-ну, — ответил Павлович. — Ты еще совсем зеленая. Живи так сильно, как будто завтра ты умрешь.

— Сами и живите! — Медсестра отвела в сторону горячую ладонь Павловича, задержала ее на отлете и, словно поколебавшись, оттолкнула.

— Что с тобой? — улыбнулся Павлович. — Разве я тебя обидел? — Он снова взял ее под руку, сильно сдавил, ощущая под грубой тканью куртки нежное тонкое предплечье… Он уловил в девушке какую-то перемену, однако ему не было дела ни до каких перемен. Она должна была быть ему наградой, он жаждал ее добиться…

Медсестра снова оттолкнула его ладонь. Она остановилась, ее верхняя губа приподнялась и лицо злобно напряглось.

— Все равно я тебя научу быть счастливой, — весело сказал Павлович. Но она отошла от него. В эти минуты в медсестре, никогда не умевшей уважать в себе женщину, случилось открытие.