Святослав Рыбас - Варианты Морозова

— Сережа, — сказала за спиной Зимина Женя.

Он посторонился, пропуская ее, и вдруг спросил:

— Тебе помочь?

— Что ты! — улыбнулась она.

Хотя в ее голосе не прозвучало даже тени упрека, Зимин смутился.

— Как хочешь, — сказал он. — Тебе не нравится… все это?

— Почему не нравится? Я хотела, чтобы ты пригласил своих… — Она поставила на угол блюдо, что-то отодвинула, поправила и переставила блюдо в центр. — А смотри, как пошел сыр с чесноком!..

— А где Игорь? — спросил Зимин.

— На кухне.

— Ладно, — он пошел на балкон.

Мужчины уже покурили. Они разговаривали о работе, словно на планерке. Богдановский вспомнил случай, когда разоблачил Грекова: у того под лавой был целый состав порожняка, а он получил еще один, раззвонив всем, что с минуты на минуту остановится, если не придут вагонетки.

— Прямо только вороны летают, — усмехнулся Греков.

— А это непорядочно, — сказал Аверьянцев.

— Что-что? — переспросил Греков.

— Непорядочно, — с тяжеловесным миролюбием вымолвил Аверьянцев и поглядел на Зимина.

— Мы получаем спаренные электровозы и четыре платформы с вагонетками, — ответил ему Зимин. — Можешь успокоиться.

— А я не волнуюсь. Вас снимут, а не меня.

— Знаешь, кого ты напоминаешь? — улыбнулся Зимин. — Моего сына. Вчера он говорит мне: ты не так меня воспитываешь, хоть раз послушай в девять часов передачу «Взрослым о детях».

— Я знаю, в одной школе у девятиклассницы нашли противозачаточные таблетки, — радостно сказал Кияшко. — К чему мы идем?

— Думаешь, я боюсь, что меня снимут? — спросил Зимин Аверьянцева.

— А по-твоему, лучше аборты? — сказал Греков.

— Да, месячный план мы провалили, — продолжал Зимин. — «Орел» подрезал… Но в сравнении с августом все равно дадим больше.

«Почему я оправдываюсь?» — подумал он.

— При чем тут аборты? — удивился Кияшко. — Если б с твоей дочкой случилось такое, как бы ты говорил? Раньше рожали по десять детей, слабые умирали, а сильные оставались, а теперь рожают одного и трясутся над ним. Вот и вырастает чудо.

Все что-то говорили, и лишь на другом конце балкона один Богдановский молчал, грузно опершись на перила и глядя куда-то в небо между домами.

«Могут снять! — решил Зимин. — А мы только стали голову из помоев высовывать…»

Он подошел к Богдановскому, тоже оперся локтями на перила и, желая сказать ему что-то хорошее, стал вспоминать, с чем же хорошим он может к нему обратиться. Про электровозы он уже сказал… Будущее, заключенное в мыслях о работе, сейчас сделалось узким.

— Мы с тобой ровесники, Валентин, — вымолвил он. — Через десять лет нам по пятьдесят. Выходим на финишную прямую.

— Уже вышли, — буркнул Богдановский, не повернувшись. — Да ты не бойся, никто тебя не тронет. Ты всегда будешь современным.

Он впервые говорил на «ты». Это было неожиданно и как-то нехорошо. Зимин посмотрел вниз, во двор, где по дорожке ходила со своим малышом соседская чета Зайцевых, и, хотя смотрел на дружную семью, видел и обвисшие толстые руки Богдановского, и его спокойное лицо, выражавшее что-то трудное. Вопрос «Что с ним?», возникающий как бы сам по себе, касался лично Зимина. Выходит из строя один из старых гвардейцев, выходит накануне больших дел — тут требуется стать психоаналитиком и лечить Валентина Валентиновича. Снимут, не снимут — пока вопрос не в этом…

Зимин вспомнил: месячник повышенной добычи, «орел», уход Морозова на рискованное приключение, но Богдановский не отвечал на эти сигналы.

В другом конце балкона Греков рассказывал историю о старом неверном муже, который назначил свидание одной красавице ночью в саду, а та послала вместо себя его жену, и он в темноте жену не узнал, принял за юную насмешницу… Зимин, не глядя на Грекова, представлял четкий мужественный рисунок его лица, подчеркнутый рукой знакомого парикмахера, и настроение его слушателей, Аверьянцева и Кияшко, тоже представлял: вот Аверьянцев — сто семьдесят девять сантиметров роста, поджарый, покатые широкие плечи, красноватая кожа, глаза светло-голубые, почти серые — открыто глядит на Игоря Грекова, во взгляде нет и тени враждебности, но есть твердость; вот Кияшко… А Кияшко как Кияшко…

«Может, из-за этого выбора красавицы?» — подумал Зимин и просигналил Богдановскому:

— У нас нет культа женщины. Мы поэтому дикари, азиаты…

Он вспомнил свое ощущение, когда Валя Богдановская, излучая злобную энергию, атаковала Валентина Валентиновича. В ту минуту Зимину было стыдно, а каково было ее мужу?