Он возвращался домой к первому часу ночи, и из последних сил умывшись, ложился во дворе под навесом, и его не было до рассвета. В него въелось столько полевой пыли, что на подушке был серый круг посредине. Менять постель не было смысла.
Вся уборочная шла бестолково — в дождях, в поломках машин, в нехватке запасных частей, в наездах проверяющих. Тимохину казалось, что он навсегда останется в этом замкнутом движении. Столько человеческих мучений, терпеливости и силы прошло перед его глазами, столько раз он просил бегущие дождевые тучи уйти с неба и столько раз последние ночные минуты, когда скашивали последний ряд колосьев и поле становилось пусто, опьяняли Тимохина, что, когда он очнулся после уборочной, он уже не отступил в свое убогое, калеченное детство. Он хотел равенства среди сверстников, стал драться с ними, и его били. В конце концов его вызвали на педсовет, где умело и твердо довели до слез и заставили просить прощения неизвестно у кого и за что. Он просил прощения, сломленный угрозой исключения из школы и обрадованный тем, что не будет исключен. Те, кто назывался учителями, были удовлетворены, увидев в нем не озлобленность, а слезливую радость.
Потом он поступил в политехнический институт на горный факультет, куда никто не хотел идти из-за будущих трудностей. Абитуриенты рвались к электричеству, электронике, автоматике, им грезились научные учреждения и быстрая защита диссертаций. Горький хлеб промышленности оставался на долю приезжих, плохо подготовленных провинциалов, в число которых попадал и Тимохин. Зато их приняли всех до единого, а затем пополнили группы неудачниками с других факультетов.
Тимохин поселился в студенческом общежитии, где жило несколько тысяч человек. Он растворился среди них, свободных, покинувших родные дома, голодных и еще осененных надеждами.
Терпение выручало его и в учебе, и в бедности. Он часто навещал свою тетку. Иногда там приглашали к обеду, а если не приглашали и тетка кормила только мужа и дочь, то Тимохин, не обнаруживая голодной обиды, высиживал в кресле за книгой час-другой, пока тетка, смешавшись от раздражения и стыда, не кормила его какой-нибудь кашей и бутербродами. Так он прочитал несколько десятков хороших книг, которые расширили его запас слов.
С ним разговаривала теткина дочь. Она была старше десятью годами и видела в двоюродном брате бессмысленное диковатое существо, глухой побег родового древа.
Она пережила три любовных романа, сама оставила своих женихов и имела, надо сказать, скептический крепкий ум. Сначала ей не думалось, что брата можно образовать, но, поскольку он бывал в доме постоянно и сидел именно в ее комнате, она расспрашивала его о деревенской жизни и об учебе и прямо говорила ему, что он некультурен, необразован, что у него нет никакой личной цели, что у него всегда грязные ногти и тому подобное. Потом она стала подбирать Тимохину книги, завела обязательный список чтения.
За пять лет ей кое-что удалось. Однажды сестра сказала, что Тимохин научился говорить сложноподчиненными предложениями и, значит, превратился в интеллигента.
Он чувствовал, что она втайне презирает его, но любил ее за то, что она была свободной и не отталкивала от себя.
В институте Тимохин страстно желал жениться. Он рано начал лысеть и стеснялся. Но женщины у него были. Самой первой оказалась вокзальная шлюха, которую привели соседи по комнате. «Я у тебя первая?» — спросила та девушка. Он не запомнил ни ее лица, ни ее голоса, однако врезалась ее грустная женская интонация. И тогда он вообразил, что надо жениться, как это воображают школьники старших классов, студенты и солдаты. Ему казалось, что кто-то его грустно и нежно зовет. В отличие от всех Тимохин не мог найти себе невесты.
Привычка терпеть и ждать не оставила его. Он говорил себе, что выучится, начнет зарабатывать хорошие деньги, потом получит квартиру и тогда легко женится.
Его житейский план, размышлял он, не мог не осуществиться. Такие планы почти всегда зависят только от времени.
И со временем у Тимохина все появилось. Но к той поре, когда это произошло, он вытерпел от Бессмертенко столько, что жил не то чтобы согнуто, а уже лежал ничком. И конечно, те, кто мог любовью покорить Тимохина, оставляли его, едва поняв его уныние и скуку.
И вдруг Бессмертенко вечером увезла «скорая». Тимохин приходил на шахту в тоске, оттого что боялся встретить вернувшегося начальника, но страшилище не возвращался.
Читать дальше