Дун Си - Переломленная судьба

— Если я уеду на курсы, по плечу ли вам будет ноша?

— Не вопрос, — отвечал Ван Хуай, — ведь этот год мы как-то выдержали.

Ван Чанчи в это не верил. За этот год на него было потрачено одна тысяча двести юаней, что включало расходы на питание, одежду, учебные материалы и разного рода бытовые мелочи. У них не было коровы, была лишь свинья, но ее забили, чтобы отметить Новый год. Кроме кур, яиц и собаки, которых еще можно было продать, никаких других ресурсов у них не осталось. В итоге собаку им тоже пришлось продать. Из одежды они не покупали ничего нового. Дошло до того, что Ван Хуай перестал покупать болеутоляющее, отчего в плохую погоду у него нестерпимо ломило поясницу.

Ван Чанчи украдкой поинтересовался у Второго дядюшки, занимала ли их семья у кого-то деньги, но тот ответил, что нет. Ван Чанчи показалось это странным, тогда он подкараулил момент и перерыл в доме все шкафы. Однажды в наволочке Ван Хуая он нашел лист бумаги со следующими записями:

«Занял у Второго дядюшки — 300 юаней.

Занял у Чжан Сяньхуа — 200 юаней.

Занял у Ван Дуна — 150 юаней.

Занял у Чжана Пятого — 100 юаней.

Занял у Лю Байтяо — 16 юаней».

«Кошмар, они дошли до того, что залезли в долг к должнику!» Бумага в руках Ван Чанчи задрожала. Подождав какое-то время, он в несколько раз свернул листок и засунул в свой карман. Карман тотчас отяжелел, словно в него положили кусок железа, даже плечи на его рубахе съехали вниз. Отдельно прихватив с собой полоски бумаги, он отправился по кредиторам. Те рассказали Ван Чанчи, что Ван Хуай неоднократно просил их никому не распространяться о займах, чтобы это никак не сказалось на его учебе. Ван Чанчи собрал у них старые расписки и взамен выдал пять новых, на которых вместо Ван Хуая заемщиком значился Ван Чанчи. Ван Хуай, который оставался в неведении, каждый вечер продолжал уговаривать сына вернуться к учебе. Ван Чанчи думал, что тот похож на диктора новостей, который изо дня в день твердит одно и то же, но при этом совершенно не отдает себе отчета в сказанном.

Когда с уборкой риса было покончено, Ван Чанчи взял кусок мыла и хорошенько вымыл Ван Хуаю ноги, а заодно подстриг его черные отросшие ногти.

— Такое ощущение, что ты собрался на курсы? — спросил Ван Хуай.

— Я собрался в город на подработку, — ответил Ван Чанчи.

— Ах ты, бесстыжий! Вместо того чтобы учиться, решил податься в чернорабочие! Ты разбиваешь все наши мечты! В таком случае лучше бы ты не стриг мне ногти и не мыл мне ноги. Я жажду, чтобы ты учился!

— Мне не дано быть книжником. Я самый обычный человек, каких большинство.

Ван Хуай замотал головой и сказал:

— Нет, ты — самородок, ты — наша спасительная звезда.

— Ты перебарщиваешь, — ответил Ван Чанчи. — На самом деле я никто, просто кучка собачьего дерьма.

Ван Чанчи ускользнул из дома на рассвете. Он закинул на плечо сумку, взял в руки кеды и босой пошел по пыльной дороге. Ступая по прохладной земле, он вдруг вспомнил известное выражение: «Дорожная пыль — это прах наших предков». Выпавшая роса увлажняла его ноги, из рощи то и дело доносились пронзительные крики разной живности, на темном небе беспрерывно мигали звезды. Подойдя к росшему в расщелине клену, Ван Чанчи обернулся назад и увидел размытые очертания деревни: дома и деревья были словно растушеваны. Его глаза, как у больного катарактой, застилал туман, казалось, что он видит все это в последний раз. Прошла целая вечность, прежде чем небо немного поменяло оттенок и беспросветная тьма сменилась мрачной синевой. У крыш появился контур, деревья обрели форму, чернота между их ветками и карнизами растворилась. Ван Чанчи промокнул глаза, развернулся и пошел дальше. Дойдя до водохранилища, он хорошенько вымыл ноги, натянул кеды и вышел к трассе ждать рейсовый автобус. Наступил рассвет. В какой-то момент, опустив голову, он про себя отметил, что его вымытые кеды выглядят такими же белыми, как, твою мать, городская стена.

Когда Ван Хуай проснулся, солнце уже пригревало его истощенный зад. Он дважды позвал Чанчи, но тот не откликался. В комнату вошла Лю Шуанцзюй и пересадила его в коляску.

— Я, оказывается, разоспался. А где Чанчи? — спросил Ван Хуай.

— Отправился в город, — ответила Лю Шуанцзюй.

Ван Хуай выкатил коляску за порог и, глядя вдаль на бушующие зеленью горы, стал ругаться:

— Ван Чанчи… Негодная ты тварь, безнадега, взять и променять учебу на работу! Быть чиновником ты, значит, не хочешь, зато чернорабочим — пожалуйста! Ты ничем не прославил наш род, только осрамил отца с матерью, зря мы тебя рожали, слишком высоко я тебя ценил…