Саймон Ван Бой - Любовь рождается зимой

Все в городке знали его и историю того, как его семья поселилась на холме в миле от города.

Обе пары бабушек и дедушек Уолтера перебрались в Ирландию в 1943 году, спасаясь от смертоносного наваждения Гитлера. В начале 60-х родители Уолтера встретились на пологом лугу на юге Ирландии во время цыганского схода. Было довольно темно, но они различали лица друг друга. Вечер выдался холодный. На ней не было обуви. Отец Уолтера спросил одного из ее братьев, откуда они. Чуть погодя он предложил ей кусок торта. Она взяла торт из его рук и проглотила целиком. Они вместе рассмеялись. А потом – она слышит стук в дверь трейлера. Ее брат – за книгой. Она – босая, у раковины, с засученными рукавами. Брат догадывается, кто за дверью. Он открывает и выходит покурить. В руках у мужчины гитара. Наконец это должно произойти, и она замирает.

Две ночи спустя они убегают. А затем, по традиции, их семьи собираются и смеются, и спорят в равной мере, как заведено. На исходе недели установлена цена за невесту, и родители Уолтера, в то время не достигшие еще и двадцати, возвращаются домой.

Они отправились в Уиклоу сразу после церемонии, хотя многие шутили, что свой медовый месяц они уже справили.

«Это прекрасные, дикие, пустынные места», – рассказывал невесте отец Уолтера, пока они ехали в машине. Он все еще волновался, потому что она держалась тихо. Он накрыл ей колени покрывалом. Ее трясло – но не от холода.

Ее табор стоял под Белфастом, а его – перемещался в окрестностях Дублина.

Обе семьи зарабатывали на пропитание продажей подержанных машин, запчастей к ним, металлолома, а также заточкой ножей и укладкой щебенки. Женщины занимались гаданием – многовековым ремеслом, доведенным до совершенства и основанным на простой идее, что все люди стремятся к одному и тому же: любви и одобрению.

Проехав городок, молодая пара запарковалась на холме и принялась ставить брачный шатер в поле с видом на море. Шатер был оранжевого цвета; его полотна крепились к новомодным полым шестам, которые вставлялись друг в друга.

Поставив шатер, они легли внутри под толстым одеялом, и сами собой потекли истории. Где-то за стенами шатра ветер уносил облака на морские просторы.

Заяц прыгнул ко входу, но тут же убежал в густые заросли.

После близости ее тело трепетало. Она прижалась к нему. Он прислушивался к звукам ночи и моря, обволакивающего ледяными объятьями огромные валуны, шуму белой соленой пены, треску смываемых прибоем рачков.

Наутро отец Уолтера приготовил завтрак из привезенных продуктов – еду цыганскую, до последней капли.

Пока полдюжины сосисок шкворчали и постреливали на сковородке, покрываясь золотистой корочкой с одной стороны, мать Уолтера услышала тихий всплеск. Она умывалась у живой изгороди кустарника. Вода была мышиного цвета. Она обернулась и посмотрела на шатер – его мандариновые бока парусили на ветру на темно-зеленом контрасте кустарника. Мать Уолтера вернулась к умыванию. В тот день ветер дул изо всех сил.

Потом отец Уолтера услышал что-то – слабый крик вдалеке. Подняв взгляд от сковородки, он увидел две точки на скале в нескольких сотнях ярдов. Он уронил вилку в траву и побежал. На краю скалы стояли двое детей с пустой коляской. Тот, что постарше, пошатываясь от напряжения, смотрел на воду.

В этот момент второй малыш закричал.

Что-то всплыло и закачалось на волнах, не менее чем в ста футах внизу, под скалами.

Вода отливала темной зеленью.

Отец Уолтера скинул сапоги и прыгнул.

Когда он входил в воду, в его правой ноге треснули несколько костей.

Он пропал на глазах своей жены. Она открыла рот, чтобы закричать, но не смогла произнести ни звука.

Все посчитали их погибшими, поскольку от них не осталось ни следа. Полиция снарядила катер. Но не нашли ни носка, ни детского ботинка. Ни следа.

Полиция отвезла мать Уолтера в дом, где жили дети; ей налили чаю, к которому при других обстоятельствах она бы не притронулась, соблюдая цыганский обычай.

Мать детей села к ней совсем близко. Со временем они взялись за руки.

Дети сидели у их ног.

Они не двигались, устремив взгляд в пустоту.

Тяжелая деревенская дверь впускала все новых родственников. Люди начинали с крика, но быстро понижали голос. Холостой дядя рыдал в кулак. Затем две родственницы подошли к цыганке на стуле. Они погладили ее по плечу, коленям, а потом крепко обняли, так как не осталось ничего другого – ничего, кроме слепых, нежных, бессловесных прикосновений.