Саймон Ван Бой - Любовь рождается зимой

Я не влюбилась в Бруно в тот день. Я всегда любила его, и мы всегда были вместе.

Любовь, как жизнь, но она начинается до и не заканчивается после – мы приходим и уходим в середине.

Мой отец когда-то сказал мне, что совпадения указывают на правильность твоего пути. Когда женщина, столкнувшаяся со мной в отеле Beverly-Hills, подошла к моей скамейке и села, я не знал, что должно случиться, но мне не было до этого дела. Единственное, что меня занимало, было чувство того, что я всегда хотел быть с ней рядом. Меня не тянуло излить ей душу – в этом не было никакой нужды; она знала все, что ей было нужно знать, не спрашивая меня ни о чем.

Мы сидели в парке, бок о бок, когда две птицы сели нам на колени. Птичник смотрел на нас. Дети тоже смотрели на нас. Женщина не шевельнулась. Она смотрела на свою птицу, но та глядела на меня. Маленькая птица на моем колене беззаботно крутила головкой. Потом она повернулась ко мне. Она потерла клювом, издав звук, похожий на звук пилы. Я думаю, она просила дать ей семечку.

Самый младший в толпе детишек закричал, птичник свистнул, и птицы вернулись на его простертые руки.

«Ты знала, что это случится?» – спросил я.

«Я для этого и подошла, – сказала она. Ее голос струился елеем. – Ты – француз?»

«Должно быть, батон выдал меня с головой?»

Она улыбнулась.

«Хочешь немного?» – предложил я.

Она покачала головой. «Он слишком красив».

Я оторвал верхушку батона, и она взяла ее. Разломив пополам, она дала мне кусок. Ватага голубей спикировала к нашей скамейке.

«Откуда ты?»

«Я родилась в горах Северного Уэльса. – Она закусила губу. – Ты знаешь, где это?»

«Да».

«Отлично, – сказала она. – Я возьму тебя с собой, если у тебя есть теплые вещи и любовь к сосискам».

Целый час мы сидели на скамейке, наблюдая за толпами людей, проходивших мимо.

Потом она сказала:

«Что нам теперь делать?»

Я был очень рад, что она сказала это. Значит, наши чувства были взаимны. Я все еще держал в руке камень, который она вложила мне в ладонь. А она убрала мои желуди в карман.

«У меня завтра концерт в Сан-Франциско – поедешь со мной?»

«Кто ты? – спросила она. – Скажи мне хотя бы свое имя – у меня нет привычки следовать за незнакомыми мужчинами».

Мы оба посмотрели на Птичника.

«Правда?» – сказал я.

Когда она смеялась, ее глаза слегка прикрывались.

«Бруно, – ответил я. – Мое имя – Бруно, и я – просто маленький мальчик из французской деревни, который умеет играть на виолончели».

Мой ответ ее удовлетворил. Но она поспешно заметила: «Может быть, это виолончель играет тобой. – Потом она добавила: Я думаю, что ты очень хороший виолончелист – может быть, даже талантливый».

«Почему?» – спросил я.

«Потому что ты – ключ, открывающий людей».

«Сомневаюсь».

«Не только людей», – добавила она.

Внезапно она смутилась, как это делает женщина, когда она боится сказать лишнее.

«Как тебя зовут?» – спросил я.

Она улыбнулась. «Ты можешь спрашивать меня каждый день, и каждый раз получать новый ответ».

Она прикусила ноготь и отвернулась.

«Не самый лучший ответ, не правда ли?»

«Лучше не бывает», – сказал я, и это было чистой правдой.

«Меня зовут Ханна».

Настоящее вырастает на просторах прошлого.

Я спросил ее о планах на уик-энд. Я не мог поверить, что приглашаю ее в Сан-Франциско – разрешаю незнакомке войти в мою жизнь, перелезть через ограду и направиться по полю к маленькому коттеджу, где я обитал не один десяток лет наедине с моей музыкой, моими камнями, моими французскими батонами; с рукавицей.

Я вспомнил женщину в заледеневшем окне в Квебек-Сити, монашку, написавшую мне пальцем на стекле слово.

Нет красоты без угасания. Я прочитал это где-то.

Каждый момент – это дилемма: сейчас или никогда.

Если бы мой брат во Франции мог быть свидетелем этой сцены в парке, он бы расплакался от счастья. Он часто плачет, и женщинам это нравится, но он может быть упрямым и мужественным, и это им тоже нравится. Я представляю, как я расскажу ему о Ханне. Он захочет прилететь и встретиться с ней. Он захочет слать ей цветы, шоколад, сыры – подарить ей последний кабриолет Renault. Я вижу их на прогулке по полям Нуаяна, рука об руку, мой брат поднимает и бросает палки.

«Приезжай в Сан-Франциско, – говорю я. – Садись на послеобеденный самолет, чтобы успеть на концерт, а там мы возьмем машину напрокат и приедем обратно в Лос-Анджелес – здесь твой дом?»

«Да, – ответила она. – У меня магазин в районе Сильвер-Лейк, я продаю плакаты, фотографии и картины».