Пал Сабо - Пядь земли

— Не заглянуть ли к Лайошу Ямбору?.. — говорит один, задумчиво глядя на распахнутые ворота. Так и случилось, что сначала набились они в хату к Лайошу Ямбору. Как пчелиный рой, который прицелился сесть на одно дерево, а сел на другое. Вино и здесь есть, только в кладовую за ним выйти, а когда уж на столе оно стоит, так не уносить же его обратно.

— Куда этот Шандор Пап подевался? Уж должен бы прийти, — говорит кто-то недовольно.

— Может… ждет нас у Шандора Макры, — отвечает Лайош Ямбор осторожно.

— Шел бы сюда. Он один, а нас много, вот и шел бы к нам.

И то правда.

— Да ведь Шандор Пап для Эсени старается, — говорит другой мужик.

— Для Эсени? Хо-хо… вот уж для кого я бы не стал стараться… — качает головой Лайош Ямбор, и тут, хочешь не хочешь, надо наливать.

Однако ж послали все-таки за Шандором Папом: если он у Макры, так пусть сюда приходит поскорей. И хозяев приводит.

Отправили за ним Косорукого Бикаи, который хоть и парень еще, а право голоса на выборах старосты уже имеет.

Входит он в калитку, а Шандор Пап в это время шарит по дверям горницы — выйти хочет, да не с той стороны щеколду ищет. Темно, конечно, в горнице — однако не потому он открыть не может, что темно, а потому, что руки трясутся. Пожалуй, и нашел бы щеколду, так не сумел бы ее ухватить. К тому же не находит. Потому что в голове у него черт знает что творится.

Хохотать ему хочется — не то от радости, не то от горя. Странное все-таки существо — человек: сразу чувствует все, что может чувствовать. И необозримое добро, и необозримое зло, и брезгливость, и голод… По всему телу бродят щекотно мурашки от касания белой, до умопомрачения белой кожи Илонки Киш. Рука его все ощупывает доски двери — тут звякает щеколда, и на пороге появляется Косорукий Бикаи, который видит лишь, что ничего не видит. Если не считать какую-то расплывчатую белизну там, где стоит диван, и еще запах какой-то необычный… но не успевает ничего понять, потому что руки Шандора Папа хватают его за грудки и вышвыривают в сени.

— Ты… — только и говорит Шандор Пап, и кулаком трясет у него перед носом. И уходит.

Косорукий Бикаи смотрит ему вслед, потом ладонью приглаживает волосы и осторожно стучит в дверь.

Через несколько минут Илонка с рыданиями падает ему на грудь.

— О, Йошка Гоз, Йошка Гоз… из-за тебя я такой стала… — выговаривает она сквозь слезы…

Вечер. Свинья долго рвется в калитку, потом идет к воротам. Однако и там ничего у нее не получается. Пока какой-то прохожий не открывает калитку, а сам идет дальше своей дорогой. Свинья вбегает во двор, мечется возле хлева, да ничего для себя не находит. В огороде, у самой калитки, целый выводок утят сбился в кучу: прохладно стало к вечеру, мерзнут бедняги. Свинья тянет к ним рыло, а те сбиваются еще теснее. Голов не видно у утят, только лапки торчат из кучи. Свинья, недолго думая, хватает и жрет утят. Вот один утенок лишь остался: удирает, спасается, пищит не своим голосом; свинья глядит ему вслед, да потом, видно, другое приходит ей в голову. Бежит она к палисаднику, рыло между досками просовывает; трещат, ломаются доски — и она уже в палисаднике. Банка с огурцами квасится у стены — переворачивает банку; вишня разложена на сушилке — опрокидывает сушилку. Оглядывается торжествующе. Еды теперь хватит.

А хозяйка в горнице наливает своему кавалеру коньяку из бутылки, оставленной другим кавалером; муж ее в это время пляшет в корчме господина Крепса, на околице. Лошадь с телегой на улице стоит. Полицейские уже дважды записали ее в книжку; да Макра говорит, мол, пусть пишут, на то у них и карандаш, и ладонью звонко шлепает себя по затылку. Утром еще зашел он сюда выпить стопку; корчма уже тогда полна была агитаторами, и угощали они его изо всех сил… Вечер наступил, а он опять здесь. В полдень еще застрял, когда домой ехал.

— Жена-то? Хо-хо… у меня жена не то что у других. У меня жена не рассердится, хоть два дня здесь буду, — говорит он господину Крепсу, который все пытается домой его спровадить. Макра пляшет себе.

А Шандора Папа окружили мужики у Лайоша Ямбора.

— Пришел-таки! — кричит хозяин. — А Бикаи где потерялся?

— Бикаи? Постой-ка… — и оглядывается. Он больше всех удивляется, что нету Бикаи. — Не понимаю. Он ведь за мной шел…

— Отстал, должно быть. Налей-ка ему, Янош, — говорит Ямбор шурину, а сам расстилает на столе прошение, на котором подписей уже видимо-невидимо. — Дядя Шандор, подпишите-ка это.

— Это что? — смотрит Шандор Пап. Смотрит, да ничего не видит. Буквы сливаются в одно пятно, будто коньяк, пролитый на стол. Вдруг вспоминает он о жене, о Мари Чёс, и страшно ему становится, и хочется скорее домой. Чтобы все беды, все сплетни опередить… Да какое ему дело до того, кто старостой будет? И подписывает прошение, даже не прочитав, о ком там речь.