Смотрит Йошка на Марику, как она юбку аккуратно подтыкает. Стоят они на меже у своего поля. Земля на поле и без того рыхлая, сто раз перекопанная, а теперь, после дождя, совсем расползлась.
— У тебя все в порядке, Марика? — спрашивает с тревогой Йошка.
— У меня-то? Все в порядке, — отвечает та и улыбается ему. Да ведь Йошку не обманешь; чувствует он, что это неправда. И слова, и улыбка. Когда Марика от сердца улыбается, то лицо ее светится, словно солнечный луч, а сейчас ее улыбка — будто лампу зажгли вечером, в темноте. Неладно что-то у Марики… Только почему она не хочет сказать? Разговаривает, как обычно, смеется, однако, даже смеясь, словно бы прислушивается к себе. Может, зря он взял ее в поле? И нужды-то особой не было. Третий раз рыхлят, он и сам бы управился. Тем более сейчас рыхлить нельзя, и картошка окучена: словом, делать особенно нечего. Да Марика сама захотела. Сама с ним напросилась. Что же тогда с ней? Сразу ведь видно, что-то не так…
Настолько знает Йошка каждое ее движение, каждый вздох, что обмануть его трудно. Почему ж она не признается? Почему молчит?
— Не копать нам нынче, Марика, так что ступай лучше домой.
— А ты… ты что будешь делать?
— Я подожду еще. Может, подсохнет немножко. А нет — так турнепс подсажу, где не взошел, — отвечает Йошка. Не это он собирался ей сказать. Пожалуй, совсем ничего не собирался. Просто хотелось начать разговор: вдруг опять станет Марика такой же, как вчера; правда, уже вчера была она какая-то не такая… Ну, значит, не как вчера, а как прежде. Да видно, напрасно он старается: что-то гнетет Марику, отвечает она тихо:
— Хорошо, Йошка, я пойду, если хочешь, — и странно поводит плечами. Еще бы: грудь у нее болит, разрывается. Уже не может она скрыть боль. Йошке ж не говорит об этом, потому что думает, он и так знает. А кроме того, не любит она жаловаться. Стыдится…
— Ну, так я… — сделав несколько шагов, оборачивается к мужу. — Тогда я ужин хороший приготовлю к твоему приходу, — говорит. И вздыхает. Проводит рукой перед грудью, собирается уходить. Юбку приподымает немного: вода брызжет из-под ног.
Ушла Марика, и небо словно окончательно помрачнело над полем. До сих пор все радости, все горести были общими у них с Йошкой; первый раз не поняли они друг друга. Глупо это, потому что ни один не прав… то есть оба правы, в том-то и беда. Если муж с женой одинаковы, это или счастье большое, или несчастье. У Йошки с Марикой еще неизвестно что. Вот пройдут семь лет, семь зим, там ясно станет.
А пока — какая-то смутная тревога осталась у Йошки в сердце: не смог он понять, не смог догадаться, в чем дело. Так вот бывает иногда: ищешь, ищешь занозу в ноге и найти не можешь…
Заложив руки за спину, смотрит в одну сторону, в другую; потом шагает поперек поля, считает рядки.
Добравшись до межи, вниз идет, по склону, тоже считает.
Много раз обходил он это поле с тех пор, как стал его хозяином. А особенно после того, как пришлось уйти из артели; много раз измерял его шагами, подсчитывал, планировал… Как ни считай, а надо бы добавить сюда еще по крайней мере два или три хольда. Тогда можно с этой землей что-то сделать. Мало земли; сколько ни вкладывай сил, не сходятся концы с концами… А может, сойдутся? Это он осенью узнает. Когда пшеница будет в мешках, сено — в стогах, картошка — в яме. До тех пор все вилами на воде писано.
Считает картофельные рядки: ровно двадцать. И в длину считает, до середины склона; дальше посажен турнепс и горох. Двадцать на двести — это четыре тысячи… четыре тысячи кустов… Если с куста снимут по полкило картошки, будет двадцать центнеров. А если, скажем, по килограмму? Тогда — сорок центнеров. Десять центнеров им хватит и на еду, и на корм скотине, тридцать — продать можно. Деньги неплохие. За эти деньги на земляных работах, ох, и много надо земли перекидать, перевозить!.. Так-то так, да как добиться, чтобы и в самом деле по кило с куста получить? Вот если б земля была лучше… хотя бы как в огороде…
Стоит. Думает.
Какие-то люди идут гурьбой в его сторону; остановятся, снова двинутся. Вешки какие-то ставят. Идут они вдоль старой канавы, что тянется через поле; много делянок выходит к ней. Сейчас, после дождя, полна канава воды, так что люди прыгают с одной стороны на другую. Инженер это с землекопами: видно, здесь планируют канал рыть, воду отводить из пруда.
— Что, первый раз, а?.. — кидает Красному Гозу один из землекопов, проходя мимо, и взглядом окидывает всходы кукурузы, картошки, турнепса. Видно, сразу понял, в чем дело, хоть у Гоза в руках и нет мотыги.
Читать дальше