Пал Сабо - Пядь земли

— Добрый вечер, — здоровается Марика и сразу замечает, что сегодня Илонка как-то особо прифрантилась. Вот мерзкая. Бесстыдница этакая.

На Илонке светлая блузка из тяжелого шелка, черная тяжелая юбка, на плечах вязаный белый платок. Повязан не так, как у всех, а крест-накрест. Будто у девчонки малолетней, несмышленой. Вот кто отнял у нее Красного Гоза. Этого подлого обманщика. Изобразив на лице радость, подходит Марика к ней, обнимает, целует даже, а сама оглядывает комнату, будто ищет, не спрятался ли кто под кроватью.

— Садись ко мне, — зовет Маргит.

— Нет, сегодня не сяду, Маргит, я ведь так давно не сидела с Илонкой, — говорит Марика и усаживается. Но стул все-таки отодвигает подальше, чтобы меж ними еще кто-нибудь мог поместиться. А кто — даже имя боится в мыслях вымолвить. Ведь и так все кончено; на будущей неделе или немного позже посватает ее Ферко, и конец тогда и сплетням, и ожиданию, станет она женой богатого мужа, хозяйкой. Сама себе хозяйкой. Может, та же Илонка будет к ней ходить — стирать, убирать, белить — от своих-то больших владений. Ведь что такое полклина земли? Смех один. А хата совсем плохонькая, даже, говорят, крыша течет… Ну чего эта Илонка все смеется и смеется как ненормальная?

И правда, Илонка каждому пустяку смеется, радуется.

Мать Маргит перо на стол вывалила; одна пушинка взлетает в воздух, Илонка ловит ее — и смеется. Зажала в руке — и смеется. Ладошку раскрыла — опять смеется. Что-то стукнуло за окном, Илонка обернулась — Марика-то знает: это для того, чтоб грудь ее красивая была лучше видна. И снова смеется. Все свои тридцать два зуба показывает.

Будто у других грудь не такая красивая, как у нее.

Будто у других нет таких ровных белых зубов.

Выпрямляется Марика гордо, еще дальше со своим стулом отодвигается; теперь-то между ними наверняка поместится… кто захочет. Держится Марика, держится из последних сил.

— Ой, как ты хорошо пахнешь, — наклоняется она к Илонке.

— А, пустяки, одеколон. Подарок…

Вдохнула Марика, а выдохнуть не может. Ну ясно, подарок. Догадаться нетрудно… Один лишь парень в деревне одеколон девкам дарит, и парень этот не кто иной, как Красный Гоз. Он и ей, Марике, дарил, когда в город ездил…

— Чей подарок? — спрашивает Марика беззаботно, а у самой углы рта побелели и слова жгут горло.

— А Йошка привез, большой такой флакон. Йошка Гоз, — отвечает Илонка без смущения и откидывается на спинку стула, руками в край стола упирается. В свете лампы кольцо поблескивает у Илонки на пальце; сквозь пелену, застилающую глаза, не может разглядеть Марика — перстень это с камешком или кольцо обручальное.

Ой, не надо было ей сюда приходить, горько думает Марика. Ведь ясно как белый день, что нечего тягаться ей с Илонкой. Ни с Илонкой, ни с какой другой девкой. Она бедная, не полагается ей в женихи хороший парень. А полагается ей жених вроде Ферко, сына Жирных Тотов. Который не парень, не мужик, а так, не поймешь что. Конечно, богат он, этого у него не отнимешь. Только что это за штука такая — богатство, если нельзя его в руки взять да показать всем: вот мол оно…

Входят в хату девки — с шумом, со смехом; от свежих голосов даже лампа будто ярче светит. Еле вмещается в тесную хату безудержное веселье.

— Снег, смотрите, снег, — кричат они, ловя парящие перья; усаживаются, устраиваются, смотрят, чтоб рядом место оставалось. Чтоб парням было куда сесть. С улицы принесли они с собой запах снега, из дому — запах мыла; от шубеек веет забившимся в складки морозом.

Поначалу щиплют девки перо быстро, старательно; потом начинают друг на друга поглядывать, платки с плеч снимают; плечи их вздрагивают от подступающего смеха: так вода готовится залить весенние берега.

Марика словно кожей чувствует, как со всех сторон колют ее любопытные, безжалостные взгляды, опутывают ее тело, в душу пытаются вползти. Конечно, вся деревня уже знает, что Красный Гоз бросил ее ради Илонки.

— Слышь, Марика? Правда, что в четверг тебя сватать будут? — спрашивает вдруг Ирма Балинт. Все знают: у нее что на уме, то и на языке.

— Захочу, будут, не захочу, не будут… — смотрит Марика прямо в глаза Ирме.

— Ну-ну. Тебе, конечно, спешить некуда, да только у этого… как его… у Ференца Тота дело не терпит…

— Чтой-то ты его чудно как называешь? Скажи прямо: Жирный Тот. Как все зовут. Что тут такого? — говорит Илонка и опять смеется. Видно, мало ей, что отняла у Марики милого; хочет бедной совсем жизнь отравить.