Алексей Сальников - Опосредованно [журнальный вариант]

«В этих словах есть резон, — заметил Владимир, когда Лена передала ему Ольгины слова, — когда дуэт „Кар-Мэн“ распался, я неделю чуть не в трауре ходил, песни переслушивал. Встал на сторону Лемоха, как сейчас помню, хотя не помню — почему, собственно. Кажется, впечатлился тем, что он головой на кирпиче спит, чтобы прическу перед концертом не испортить. А сейчас ей вполне может какой-нибудь ютубер нервы мотать. Надеюсь, она не в Хованского или не в Маргинала втюхалась, потому что это был бы прямо конец от гиеньего смеха и того, и другого в случае возможного успеха. Мэд еще туда-сюда, на Корморана Страйка из сериала похож, Зулин, вот — просто идеал, так и вижу их вместе лет через пять. Но идеальнее всего — Кристофер Одд, но это очень маловероятно по многим причинам». «С тобой невозможно серьезно разговаривать», — сказала Лена. «Отож», — сказал Владимир.

Впрочем, проблема исчезла на время будто сама собой, как Лена и надеялась. В какой-то момент Аня была замечена за нежной перепиской в телефоне, да еще с таким уютным хихиканьем при каждом ответном сообщении, даже не окрысилась на Владимира, когда он рискнул спросить, с кем это она так, получил такой же, как у Веры, ответ: «Ни с кем». (Вера так отвечала, даже если переписывалась с Женей.) В день города она ушла гулять отдельно от всех тех близких, кто собирался шлындать по центру, то есть Веры, Жени и Вовы, а Лена этих скоплений не любила. Заранее строго было оговорено на тайном семейном совете, что никто за Аней не следит, пусть все будет как будет. «Мне трудно будет от этого удержаться! — признался Владимир. — Как бы на горизонте моего отцовского воображения, как ни крути, а все же маячит такой обаятельный Гумберт, искусствовед почему-то, или художник по декорациями в оперном театре, такой, значит, с кашне, как петля, и, в целом, в прикиде таком хипстерском, хотя у него у самого трое детей, моих ровесников. Вот такая картинка вырисовывается у меня».

Анютины ночные чаты, вообще, все ее такое приподнятое настроение, когда она весело вваливалась в квартиру, не прекращая смотреть в телефон, где часто отзывались одинаковым звоночком догоняющие друг друга послания, непрерывное ее рассеянно-веселое «ага-ага» в ответ на любые вопросы, прекратились в конце ноября, и тогда же Анюта впала в совсем черную меланхолию. Она была полна такой тоски, что даже не скандалила. В школу она ходила как автомат. На все вопросы Лены, Владимира и Веры спокойно отвечала: «Ничего», но за те несколько недель, что длилась у нее эта печаль, она успела сильно утомить Никиту тем, что как только он появлялся в доме, хватала его поперек живота и тащила к себе на колени при любом удобном случае. Он, кажется, стал ее избегать, спасаясь на руках других людей.

Между вечерними уроками и сном она просто лежала на кровати и слушала музыку в наушниках, словно что-то сильно обдумывала, и вот эта вот именно задумчивость очень тревожила Лену, очень уж решительным становился подбородок Ани, когда она лежала, скрестив ноги и сложив руки на груди — это походило на планирование чего-то, потому что походило на шевеление нижней челюсти спортсменами перед прыжком через планку.

«Может, пришло уже время поделиться своими подозрениями?» — взъелась на Женю Лена. «Это не то, — сказал Женя, смущаясь, — я думал, она в интернет-конкурсе участвует, но он уже давно прошел, а она туда свои работы посылала, но даже в финал не попала. Но это еще летом было. Это явно не то». «Это, Женечка, явно не то! — объяснила Лена. — Тут не надо быть особо умным, чтобы понять, что ее кто-то бросил. Или, там, разрыв произошел! Меня просто интересует: кто, когда, что и как». Этот шипящий разговор происходил на кухне, в ожидании Никиты и Владимира, как раз после того, как Лена решилась на поездку и даже перезвонила институтской подруге, которая успела поделиться тем, что у нее четверо и что она ни дня в школе не проработала. Завершив беседу, Лена еще заглянула к Ане, чем расстроила себя, и решила вцепиться в Женю. В такой последовательности это происходило.

«Он не знает, — таким же шепотом, как и остальные, заявила Вера, — и я не знаю. И вообще, давайте я тоже после каждой ссоры с Женечкой тоже буду вот так падать и слушать что-нибудь. Это уже не смешно. Она и мне отвечает „ничего“. Прямо бесит уже».

Теснимые с одной стороны Аней, а с другой — Леной, Вера и Женя выбрали сначала путь непротивления злу насилием и пытались игнорировать то, что происходило, Вера сама пробовала давить на сестру своим весельем, по большей части наигранным, когда это не сработало, Женя с Верой придумали чаще пропадать где-нибудь, постепенно расширяя культурную программу своих похождений от пиццерий, кино до прогулок в театры и музеи, потому что зависать на даче им запретили, а так бы они там и сидели, тратя время на поцелуи. На этот раз никакой цели у их прогулки не было, идея прошвырнуться была вызвана давлением Лены, и сразу, всячески отшипевшись на разные голоса, они засобирались, Женя просто оделся, а Вера так, чтобы слышно было, что она раздражена. Лена боялась, что Анюта будет длить свою хандру настолько, что все это перестанут замечать, будут вести себя так, будто нет ее дома — и все. Это был один из двух самых плохих исходов. Пока Вера бесилась — все было относительно в порядке, так что можно было даже спросить без раздражения, не забыла ли она телефон и когда планирует вернуться. Вера выразила надежду, что никогда, что по пути их украдут пришельцы, и хотя вертелась у Лены на языке шутка про песни Веры, которые помогли бы освободиться из любого плена, высказывать ее Лена не стала.