Алексей Сальников - Опосредованно [журнальный вариант]

На такое предупреждение — здравое и рациональное — обижаться не стоило, просто в нем содержалась не столько попытка остановить Лену от необдуманного шага, сколько именно злорадное желание, чтобы Лену именно обманули, потому что Лену окружали умные люди, а сама Лена была глупа, дескать, туда ей и дорога — внучке своей бабушки, годам тягостной жизни. Вполне возможно, что такого смысла мама в свои слова не вкладывала, но Лена поняла их именно так.

Лена имела неосторожность сболтнуть, что уже купила другую квартиру, точнее — разменяла, добавив деньги, на что мама скептически рассмеялась: «Заняла у кого-то, что ли? Ну, желаю удачи, крутись как хочешь, хотя в твоем возрасте легче, конечно, отдать». Они перекинулись еще несколькими репликами, и все время инициатива была на стороне мамы, ее чуть скучающей уверенной снисходительности, пока Лена не сумела удержаться и не брякнула устало: «Мама, ты от бабушки не убежишь, ты — копия она, наверно». Мама так резко положила трубку, что Лена ощутила едва ли не сексуальное удовлетворение.

Соседи по двору оказались радушнее, чем могла быть мама, да и сама Лена. Когда мужчины двора возникли из ниоткуда и помогли ей грузить мебель в нанятый грузовик, а среди мужчин этих, помимо участкового и отца Иры, появились и те самые алкоголики, которые вызывали у Лены гримасу приветственными восклицаниями, думая, будто делают ей приятное, если узна ю т ее, Лена испытала, разумеется, благодарность, но совесть ее в эти пару часов словно шаркали по стиральной доске за прежние ее брезгливые кривляния, что на лице она их не показывала при каждой встрече со знакомыми любителями принять на грудь, но мысленно кривилась, а это было, может, еще хуже.

И перед участковым было неловко за то, что считала их лишь подобием Снаружа, и перед отцом Иры: за то, что злилась на него, поскольку Ирина укатила в Москву.

Эти люди с замечательной снисходительной бесцеремонностью оттеснили нанятых грузчиков, объяснив, что грузчики еще успеют, шутливо огорчились, что поднимать вещи придется опять на второй этаж, а не на пятый, пожалели опять же, что нет у Лены фортепьяно («Что за переезд, если фортепьяно не надо со второго на седьмой таскать?»).

Лене хватило такта сходить до магазина, и тут уж мужики поглумились над ней, всячески изображая, что помогали они от всей души, так сказать, по-соседски, что помогли бы и просто так, не нужно было тратиться, от чего Лена чувствовала себя еще более неловко. При этом Лена знала, что это просто ритуал, раскланивание, вроде средневекового, что так положено. Как если знакомый подвозит мужа с женой на своей машине, когда ему по пути, или почти по пути, муж должен в конце поездки предложить знакомому деньги, знакомый должен слегка возмутиться: «Да ты что, обижаешь», а жена должна громко прошептать мужу, когда они вылезают: «Ты с ума сошел!»

Для работы Лена приглядела школу из белого кирпича на горке возле ее дома. Школа приняла ее с распростертыми почти объятиями: позапрошлый учитель математики подался в риелторы, прежний (прежняя) ушла в декрет. Директор — полноватая задумчивая женщина с маленькими внимательными, как у щенка, глазами не без подозрения и не без скепсиса оглядела фигурку Лены, словно прикидывая, сколько самой Лене осталось до беременности. «Это, конечно, не очень хорошо спрашивать…» — сказала директор. «У меня никого нет пока», — угадала вопрос Лена. «А у нас тоже никого нет, — только и махнула рукой директриса. — Сами ведь понимаете, что сейчас творится. Только у меня малышей нет на классное руководство. Пойдете к девятиклассникам?» «А что, девятиклассники не малыши?» — Лена сделала попытку поюморить. Брови директрисы немного шевельнулись, а лицо при этом осталось неподвижно, без слов Лена поняла это как «Посмотрим, как вы будете шутить, когда до дела дойдет».

Ну, класс — и класс. От класса этого многого и не ждали, тем более что школа оказалась аналогом первой тагильской. Пара человек ее только и задевала одним своим присутствием — мальчик, ковырявший свое красное от прыщей лицо прямо на уроках, и другой мальчик, что баловался, изображая из себя развязного уголовника и беспрестанно перекидывавший янтарные четки в руке, как только выдавалась свободная минута. Это было, можно сказать, баловство — в одном из классов какой-то персонаж вообще несколько раз был замечен онанирующим на уроке, при этом ни разу факт поимки его не смущал, а даже веселил, будто неожиданная шутка, и не только его это веселило, но и его одноклассников. «И ведь он в десятый собирается!» — тихо и культурно выходила из себя на педсовете пожилая Тамара Ивановна — тоже математичка, как Лена.