Каталин Флореску - Человек, который приносит счастье

— Ты плохо выглядишь, — сказал он. — Но кому сейчас хорошо? Что ты тут делаешь?

— Дочка хотела выбраться за город.

— У тебя есть дочь? Так где же она?

— Да только что здесь была, — смущенно ответил дед.

— Судя по виду, работы у тебя нет? — предположил Паскуале.

— Сейчас нет, но я что-нибудь найду.

— У меня есть кое-что для тебя. Надеюсь, ты не боишься высоты?

— Пока не замечал такого за собой, — осторожно сказал дед.

— И еще пить нельзя.

— Что же это за работа такая?

— Вчера смотритель свалился с высоты. Всю ночь пьянствовал.

— Но я в этом ничего не понимаю.

— Я тебе все покажу.

Так дед стал смотрителем знаменитого “Циклона” и приобщился к его славе — на пятнадцать лет. Он всегда находил несколько минут, чтобы задержаться там, наверху, посмотреть вдаль, выкурить папироску, одним из первых в городе поприветствовать восход солнца или прибытие очередного корабля с мигрантами.

“Мальчик мой, в самой высокой точке там восемьдесят пять футов, — говорил дед. — Не сказать, чтобы я достиг каких-то вершин в музыке, но на самой вершине “Циклона” сидел только я. Я был в своем роде звездой. Это был самый захватывающий и самый пугающий аттракцион в своем роде”. Дедушка любил преувеличить.

На первых порах Паскуале каждый день сопровождал деда ранним утром во время долгого обхода всей конструкции аттракциона. Они мало разговаривали, ведь ничего особенно не происходило. Паскуале показал деду, как распознавать следы износа и устранять повреждения. Потом дед стал выполнять работу самостоятельно, и они с Паскуале сменяли друг друга. Лишь когда дед разрешал эксплуатацию аттракциона, открывалась касса для первых посетителей. Он мог закрыть “Циклон” на несколько дней, даже владелец его побаивался». — «А потом произошел несчастный случай?» — «Да. Однажды во время ремонта на верхотуре он увидел, как его дочь целуется с клиентом у всех на глазах. Что она делает на своей танцульке, он проверить не мог, но чтобы на улице, средь бела дня, перед людьми — это ни в какие ворота. Тогда нравы были такие. Дед пришел в ярость, начал спускаться, но поскользнулся на масляной лужице. Он упал с тридцати футов и сломал таз. Помню, когда я был маленький, Паскуале часто заходил к нам, забирал деда и вез его в коляске к реке. Двое стариков, один склонился над другим».

Мы помолчали.

— Уже светает, — сказала ты, — а вы так ничего и не рассказали о себе.

— Вы о себе тоже не рассказали… или о вашей маме.

— Да нечего мне рассказывать. Я ее не знала.

— Но вы носите с собой ее прах.

Ты пожала плечами.

— Вы всегда такая скрытная? — спросил я.

— А вы?

— Я? Да меня же не заставишь заткнуться.

— Ну что мне рассказать о себе? Я при коммунистах жила. Там мало что происходило. Кто-то рождается, кто-то умирает. Ты устаешь, когда-нибудь тоже умираешь. Как на бесконечном конвейере. Я не знала своих родителей, только два месяца назад выяснилось, что моя мать умирает. Ее зовут Елена. То есть звали Елена. Я ее не помню. Тут и сказочке конец. К тому же я не такая хорошая рассказчица, как вы. Там, откуда я приехала, было опасно что-то рассказывать. Никогда не знаешь, кто подслушает. Можно было оказаться за решеткой, если расскажешь что-нибудь нежелательное. Вы здесь в Америке можете выдумывать что угодно, это все равно ни на что не влияет. — Ты осеклась. — Простите. Похоже, мне судьба все время извиняться. Я совсем невыносимая.

— У вас есть семья, дети? Сколько вам лет?

— Нельзя спрашивать такое, пока не задашь правильный вопрос.

— Какой же это вопрос?

— Мы с вами провели вместе всю ночь, а вы даже не знаете моего имени.

За окном рассвело, и я выключил лампы. Начался новый день, не похожий на все остальные. Новое летоисчисление.

— Ну хорошо. Как вас зовут?

— Елена, как и мою мать. Как ту женщину, что я ношу с собой.

— А меня Реем кличут.

— Что теперь будешь делать, Рей?

— Подожду, пока буря уляжется. А ты?

— Отвезу маму домой. Похоронить ее в Нью-Йорке я теперь не могу. Город превратился в братскую могилу, а мама заслужила собственное, отдельное место.

— Но теперь ты, значит, увезешь еще несколько человек. Кто знает, чей прах у тебя в банке. Ты задумалась, хотят ли они лететь с тобой?

Тихая, робкая улыбка скользнула по твоим губам.

— Я буду скорбеть по ним всем.

— Мы могли бы подыскать для твоей мамы другое место в Америке. Можем поездить, я буду выступать…

— Она хотела оказаться не просто где-нибудь в Америке, а в Нью-Йорке.