Дженнифер Матье - Бунтарка

Лицо Люси полно энтузиазма, когда она находит меня на утро после четвертого выпуска «Мокси».

— Они вернулись! — кричит она, держа один экземпляр в руках.

Я устало зеваю. Я сделала четвертый выпуск прошлой ночью под влиянием вспыхнувшего гнева. К тому моменту, когда я закончила и поехала в «Копирку», было почти 22:30. Мама была на ночной смене, и я не волновалась. Фрэнк настаивал, что это «пока что самый классный выпуск», и у меня было отличное настроение, когда я ехала домой. Я была так взбудоражена, что не могла заснуть почти до часу ночи. Я смотрела старые видео Bikini Kill на YouTube и перечитывала четвертый выпуск снова и снова. Каждый раз, когда угрозы директора Уилсона звучат в моей голове, я делаю видео все громче и громче. Я думаю о возможных последствиях и проблемах, пока режу, клею и складываю. Но с меня хватит директора Уилсона. С меня хватит дерьма школы Ист Рокпорт Хай. Никакого больше веселья и игр.

— Да, я видела.

Она переворачивает зин и смотрит на обратную сторону обложки, потом открывает его, пробегая глазами. Картинки я выбирала под аккомпанемент групп Bratmobile и Team Dresch.

— Этот выпуск… не знаю, как описать его. Думаю, он сильнее, чем предыдущие.

— Ты так думаешь? — Я заглядываю в журнал, будто читаю его в первый раз. Но Люси права. Когда я сделала этот выпуск, я чувствовала, как ярость переливается во мне, словно змеиный яд. Когда я одевалась сегодня утром, то чувствовала себя солдатом на опасной миссии. Гнева было так много, что я почти забыла опасное положение, в которое ставлю себя. И Люси.

— Он более агрессивный. — Люси не может оторвать взгляд от журнала. — Только в нем нет призыва к действию. Никаких наклеек или халатов, ничего такого. Просто… чистый гнев.

— Ну, для этого есть масса причин. — Я захлопываю шкафчик.

— Да, определенно, — отвечает Люси, и мы направляемся в класс. — Знаешь, я гадаю, не Марисела Перез сделала ли его.

— Почему ты так думаешь? — Мои брови взлетают вверх, и я сразу пытаюсь скрыть свое удивление.

— Помнишь, как она прилепила наклейку на Тима Фитцпатрика? — спрашивает Люси. — Кажется, у нее достаточно смелости на что-то подобное.

— Ну, да. Может, и она, может, кто-то другой.

— Я просто надеюсь, что меня не отведут в кабинет директора за это, — говорит Люси, и у меня внутри все сжимается.

— Он никак не сможет узнать, кто это сделал.

— Да, — отвечает Люси, пожимая плечами. — Ты права.

Мы расстаемся, пообещав друг другу увидеться на уроке английского. Я осматриваю коридор в поисках Сета. После нашего разговора вчерашним утром между нами все как-то странно. Даже немного неловко. Я даже не сказала ему об этом выпуске. Я не почувствовала необходимости поделиться с ним этим, и я волнуюсь.

После школы я отправляюсь к бабушке с дедушкой на ужин. Мы едим макароны с сыром и кочанный салат в фермерском соусе, а потом идем в гостиную. Они смотрят «Колесо Фортуны», а я доделываю домашнее задание. Слушая, как бабуля выкрикивает свои бессмысленные ответы («Река Нил!», «Мост через реку Квай!», «Старик-река!» ), я мысленно возвращаюсь к осени, когда я еще не придумала «Мокси». Когда я начинала его делать, мне казалось, словно я открываю что-то новое. Какое-то время это было чудесно. А потом появился Сет, умный, классный и милый. Это тоже было здорово. И «Мокси» отошла в сторонку.

Но после начала Мартовского Безумия что-то снова изменилось. Мне чего-то хочется, но я не знаю чего.

— Все нормально, милая? — спрашивает бабуля во время рекламы, слегка наклоняя голову в беспокойстве.

— Почему ты спрашиваешь?

— Ну, ты сидишь так всю последнюю часть «Колеса», — говорит дедушка. — И выглядишь растерянной, как коза на искусственном газоне.

Я слегка краснею и смотрю на математическую кривую. В моей руке карандаш, но я решила только одну задачу.

— Просто много всего на уме, — говорю я, — ничего серьезного.

— Хочешь об этом поговорить? — спрашивает бабуля. Я думаю попытаться рассказать бабушке о «Мокси», Сете и Мартовском Безумии. Но как бы я ее ни любила, она меня не поймет. Они с дедушкой смотрят на мир по-другому. Ты ходишь по воскресеньям в церковь, не носишь белое после Дня Труда и всегда говоришь «Счастливого Рождества», а не «Хороших праздников».