Бернхард Шлинк - Ольга

Она отпила глоток, покачала головой, о чем-то задумавшись. Я хотел было предложить ужин, но тут она продолжила рассказ:

– Когда все бунтовали против родителей, я бунтовала против своего уже умершего отца – против его эгоизма, его тупой ограниченности, его хвастовства, его отношения к жене и детям, – причин хватало. Я знала, что он лгал о своем прошлом, – слишком много нестыковок было в его рассказах. Якобы он учился на архитектора, и служил в уголовной полиции, и…

– Его звали Айк?

– А, так вы что-то о нем знаете. Его родители, братья и сестры, очевидно, погибли, когда началось бегство из Восточной Пруссии. Он подавал запросы в службу розыска, но безрезультатно. Осталась в живых его названая тетя, Ольга Ринке, она была очень привязана к нему, и он к ней был очень привязан, в детстве он подолгу жил у нее, это было после Первой мировой войны, и она много рассказывала ему о своем возлюбленном Герберте Шрёдере, а он потом мне. Мой отец любил немецких героев.

– Он умер в семьдесят втором? Ольга Ринке тогда была еще жива.

– У них, по-видимому, не было контактов друг с другом. К чему? А в ее бумагах нашлось что-то о моем отце? Каким он был в детстве? В молодости? Он в самом деле получил образование архитектора? И как он этим образованием распорядился? Как он попал в уголовную полицию? Правда ли то, что он рассказывал мне о той семнадцатилетней девушке, на которой женился?

Она вопросительно смотрела на меня. Дочь Айка. Айк приезжал к Ольге уже после того, как она потеряла слух, и это было последнее, что Ольга мне рассказала о нем. Потом Айк просто исчез из ее рассказов. Но почему же меня это не удивило?

– Вы знаете, как выглядела Ольга Ринке?

Мы прошли в мой кабинет, и я показал Адельгейде фотографию. Она долго смотрела на нее, потом и на остальные, висевшие по стенам.

– Ваша жена? И ваши дети? А это кто?

Я показал фотографии жены, детей, родителей, сестер и брата, затем друзей и подруг, а также черного кота с белыми лапками, которого мы подарили дочери на день рождения, когда ей исполнилось двенадцать, и который прожил у нас семнадцать лет.

– Давайте же ужинать! – предложил я. – Мой рассказ будет недолгим, обо всем можно рассказать и за столом.

Начал я с Айка, с того, что о нем знал: родители, отъезд из крестьянской усадьбы сначала в Тильзит и Берлин, затем в Италию, далее он вступил в НСДАП и в СС; я рассказал и о том, какую роль играла в его жизни Ольга, и о том, что он приезжал к ней. Адельгейда попросила рассказать об Ольге и Герберте, об их детстве, их любви, о его колониальных и арктических грезах, об экспедиции на Северо-Восточную Землю, о письмах Ольги, которые она посылала до востребования. Наконец она попросила рассказать, как мы с Ольгой познакомились и подружились.

Я рассказывал – за первым блюдом, вторым и десертом. Под конец извинился за то, что так долго говорил.

– Да нет же, это я все время задавала вам вопросы! – Она передвигала туда-сюда по столу свой бокал. – Отец – член нацистской партии и СС. Лучше бы этого не было! Но что-то подобное я предполагала. Вполне в его духе. А вот то, что вы рассказали о нем и Ольге… Не понимаю! Она его любила, она о нем заботилась, – почему же я решила, что отец врал, что он долго жил у нее? У них были контакты после войны, о которых мы не знаем? Почему они это скрывали?

– Не знаю. – Я отнес в кухню лишнюю посуду. Когда я вернулся, она все так же задумчиво передвигала по столу свой бокал. – А что говорила ваша матушка? – спросил я.

– Моя мать? – Она встрепенулась. – Мать никогда не упоминала об Ольге. Об отце, пока тот был в плену, говорила редко и мало, а потом и вообще очень редко и только с ненавистью. Незадолго до его смерти она впала в старческое слабоумие. Ей надо было бросить его, и чем раньше, тем лучше. Она работала медсестрой и не нуждалась, обошлась бы и без его денег. Но развод – об этом и речи не было.

Адельгейда встала, посмотрела в окно, за которым была уже ночь, прошлась по комнате, скользя взглядом по книгам и дискам на полках, и задержалась на портрете Руссо – в меховой шапке и кафтане, копия с гравюры конца восемнадцатого века.

– У них произошел разрыв? Почему? – спросила она.

– Не спрашивайте об этом меня. В разрывах я ровно ничего не понимаю.

– Да что ж тут понимать? Если вместе уже не получается, значит не получается, и люди расстаются.

– Да. Вы ведь сказали, что вы в разводе?

Она сама ответила на вопрос, который я не решился задать: