Борис Кригер - В Бездне

Я хочу повторить, что я тебя люблю, и дети тоже, и всегда будем любить. Прошу простить за боль, которую я причинила тебе своей неразумностью и неумением разговаривать — для этого мне надо время и пространство, которого у меня на тот момент не было. Я уверена, что у тебя будет всё отлично и что ты всегда по-доброму будешь относиться и к детям, и ко мне, что у тебя будет удачный второй брак, ты будешь успешен, а значит, и счастлив. Успех для тебя имеет первоочередное значение, будь то бизнес или церковь. Твоя избранница, опытная, здоровая, детьми не обременённая, шанс не упустит, сделает всё, чтобы ваша совместная жизнь состоялась. Между нами предлагаю оставить дружбу, совместную любовь к детям, взаимопомощь — всё как всегда. В сущности, ничего и не изменилось базисно.

Я очень надеюсь, что не раню тебя ещё раз, не сержу и не раздражаю. Этого совсем в моих планах не было. Прости, если что-то не так сказала, это только моё видение ситуации, и я не настаиваю именно на ней. Я была совершенно искренна, никаких игр и подводных планов, у меня есть чем заняться, кроме этого.

В предыдущей главе так всё было замечательно! Но вот и пример двойственной сущности Эльзы. В какой-то момент Герберт написал ей, что недоволен тем, что его визиты не имеют смысла. Патрик играл в страшные игры и не обращал на него внимания.

— Что поделать, он сам не хочет видеться с тобой, — пояснила Эльза.

— Ты, по сути, лишила меня родительских прав! Это, в конце концов, незаконно.

— Ах, ты хочешь по закону? — с яростью ответила Эльза. Она давно хотела вовлечь его в судебную тяжбу, потому что ей полагался бесплатный адвокат, а Герберта бы это разорило окончательно. Да что уж говорить, его и разорить было невозможно, потому что он и так остался ни с чем. Едва хватало на жизнь.

— Я готова к битве, — гордо заявила Эльза и тут вывалила на Герберта такое количество грязных планов против него, что он захлебнулся.

— Меня больше нет, — чётко сказал он. Эльза продолжала ещё что-то добавлять. И Герберт повторил несколько раз: «Меня больше нет».

Сначала Эльза опасалась, что Герберт начнёт атаку, но, когда поняла, что он действительно решил исчезнуть из её жизни, принялась говорить всем знакомым и членам семьи, что Герберт заявил, будто они для него умерли.

Герберт исправно платил минимально положенные алименты, хотя Эльза принимала их неохотно.

Так прошло полгода, пока адвокат Эльзы не прислал документы на развод. Там закреплялся минимальный размер алиментов и значилось, что Эльза ни при каких обстоятельствах, даже в случае «катастрофических проблем», не попросит у него помощи. «Мне от него ничего не нужно!» — повторяла она.

— Обычно те, кому от нас «ничего не нужно», отбирают у нас всё, — возражал Герберт.

Герберт был поражён, что через полгода градус ненависти к нему не уменьшился, а повысился!

Но тут был вовлечён адвокат. От матери требовалось поддерживать в Патрике желание видеться с отцом. В противном случае суд ни за что не отдаст все права на ребёнка матери.

Герберт всё подписал, понимая, что за сердце ребёнка надо бороться не в суде. Единственное, чего он потребовал: чтобы его письмо к сыну было зачитано мальчику психологом или кем бы то ни было, но не Эльзой.

Герберт писал:

«Мой милый Патрик!

Очень скучаю по тебе и хочу тебя увидеть. Я помню, как мы веселились вместе и что я провёл всю твою жизнь рядом с тобой, пока твоя мать не забрала тебя от меня. Я люблю тебя так, как отец может любить своего сына.

Мне очень жаль, что мы с твоей мамой оформляем развод. Я никогда не хотел разлучаться с твоей мамой. Я любил её всю жизнь. Я встретил её, когда был всего на семь лет старше, чем ты сейчас! Это была исключительно её инициатива — расстаться со мной. Всё произошло к моему полному удивлению, и я чуть не умер. Даже сейчас я думаю, что это всего лишь плохой сон, я проснусь и увижу, что ничего не случилось. Но реальность такова, что сломанное не починишь.

Образ жизни, который мы вели в течение девяти последних лет с приютом в нашем доме, активно поддерживался твоей мамой большую часть времени, и ты должен знать и понимать, что за этой идеей стоял не только я.

Я искренне верю, что мы помогли многим людям, которые в противном случае умерли бы, и эта деятельность была лучшим, что мы сделали в нашей жизни.

Я стал священником по просьбе и с согласия твоей мамы. Наша вера требует самопожертвования. И приют в нашем доме был этим самопожертвованием, а не результатом нашего безумия. Это нормально для некоторых священников.