Борис Кригер - В Бездне

Все, кого я крестил, оставались безбожны,
Все, кого я венчал, разводились, ударившись в блуд.
Мои книги и мысли прослыли удушливой ложью.
Никого не исправил основанный мною приют.

Все, кого я прощал, ничего никому не прощали.
Все, кого я любил, ненавидели всех и меня.
Понапрасну уста им мои о Всевышнем вещали:
До Всевышнего им было попросту до фонаря.

Я-то верил всерьёз и себе тем выматывал душу,
А кругом все играли, дурачились, пили, дрались.
И ведь думал уже: пред крестом я, наверно, не струшу,
Пьяным грудь подставлял под ножи, чтоб они напились

Не привычного пойла, а крови горячей и пенной.
Я считал это подвигом, точно, во имя Христа,
Ну а звёзды в моей сердцу милой домашней вселенной
За спиной всё роптали, шепчась неспроста.

В храме бунт; это так по-старинному мило —
Жечь иконы и к стенке поставить попов!
Думал я, что запала на это б хватило,
Если б я не ушёл без особых проклятий и слов.

Но и этого мало. Гоняли меня десять тысяч
Разлинованных миль по изъезженной в муках стране,
Бесновались, в безумии жалобы тыча,
И достали уже даже в монастыре.

А что, если всё это кажется только,
Что важные вещи случаются с нами?
А что, если мы — отставные букашки,
И что это всё растворится клубами
Безмозглого дыма в расщелине мира?
А что, если просто мы станем другими,
Жующими взрывы истерзанной плоти?
А что, если Бог пристрастился к охоте
За странными случаями в подворотнях
Прокуренных истин и траурных празднеств?
А что, если в храмах поют не о том нам?
А что, если пение сделалось тёмным?
А что, если мы, удавившись упряжкой,
Нащупаем прыщик на собственной ляжке,
И в этом прыще различим непременно
Намёк на присутствие целой вселенной,
Наличие вечного гнусного плена,
В котором содержит нас всех мирозданье?
А может, мы просто боимся признанья,
Отсутствия смысла и верных ответов
Для нас, для бродяг и невольных поэтов?
А что, если всё только кажется нужным
И если любовь не нужна обоюдно
Ни тем, кто её прославляет в потёмках,
Ни тем, кто готов поперхнуться издёвкой
И верить беспечно в своё постоянство,
Пометив рукой ключевое пространство,
Где скважин замочных роится проклятье?!
Ну как вам такое моё восприятье?
Волнительно? Да, безусловно, и тошно
От вечной взъерошенности и подошвы,
Которой нам смерть наступает на горло.
Мы любим её, безусловно, притворно.
Закончивши дни так бесславно, позорно,
Без счастья, без дум, просто выпалив слёзно:
«Нам хватит осмысленной боли!» — и поздно
Вернуться назад, где бушует сомненье,
Где — нет, не горят! — только тлеют поленья,
Где в каждой улыбке теперь и сначала
Укромно укрыто змеиное жало.

Мне кажется, что я добрее Бога.
Когда я мог, то многим я помог.
За доброту мне, видно, в ад дорога,
Туда меня отправит добрый Бог.
Коль каждый получает во что верит,
То мне достался б точно Бог добрей,
Который не предаст и не изменит,
И не предложит мне поесть камней.
Я недоволен. Да, я недоволен,
Мне неприятен нашей крови цвет.
И среди звона громких колоколен
Я так искал, но не нашёл ответ:
Зачем всё это тучное безумство,
Водоворот из пошлых сточных вод?
Кто хочет верить в высшее искусство,
Меня едва ли до конца поймёт.
Я не могу привыкнуть откровенно
Молчать и верить в царственность могил!
Я никого ведь так и не простил,
Как не прощают все обыкновенно.
И бархат пальцев мне зияет, как
Пустой вопрос на крене изголовья.
Я не люблю поповское сословье,
Самодовольство рясы и кулак,
Которым бьёт в затылок поп-дурак
Подростка, уязвлённого безбожьем.
Отвратно как-то всё это, и рожи,
Увы, мне эти не забыть никак.

Игриво чувства меняют знак,
Меняют вымя на пустопорожность.
У каждого третьего будет рак,
Несмотря на предосторожность.
А каждый второй получит знак
И будет носиться с ним устало.
И каждый четвёртый у нас дурак,
А всех остальных уже всё достало.
У каждого пятого будет сюрприз,
У каждого первого будет вечность.
И жаль, что предметы падают вниз,
Лишь ускоряя свою скоротечность.
А если бы все мы падали вверх,
Уж если, как водится, падать надо?
Это касается даже тех,
Кто вовсе и не собирается падать.
Неописуемый каламбур
Можно постигнуть на пике безумства.
И, покидая застенки кобур,
Иконы наганами в руки берутся.
И метят нам в каждое место, любя
Сам смысл прицеливаний, с прищуром.
Многого ждал я, увы, от себя!
Абсурдно, однако, прослыть балагуром
Немому. О, как я хочу немоты,
Не скальной и хладной,
А мерной и мудрой!
О, сколько готов я платить за мечты,
Монетой обильной соря безрассудно!
Но всё разлиновано жёлтой петлёй
Исчерченных вдрызг бесконечных парковок.
Мне жизнь представлялась какой-то другой,
Без пошлой причуды упавшей подковы
Слепому на темя. Хочу слепоты!
Но только не той, что играется в жмурки,
А мерной и мудрой, как мерно часы
Грозят нам впотьмах непременной побудкой.
Иссяк я настолько, что в пору занять
От тысячи жизней чужое дыханье.
Я больше не в силах на граблях стоять,
Упорно раскачиваясь в ожиданьи,
Что станет светло, что воротятся дни,
Которых и не было, нет и не будет,
Что снова забрезжат в туманах огни,
И ночью никто никого не разбудит.

Поглумились, и Бог с ними…