Виктория Токарева - Дом за поселком - Рассказы и очерк [сборник]

Андрей примчался через час. Это ровно столько, сколько требуется, чтобы доехать от киностудии до дачи.

Первым делом я стала кормить Андрея. Он всегда был голодный. Видимо, его организм еще рос и требовал горючего. Я любила смотреть, как он ест. Он поглощал пищу вдохновенно, склоняя голову то к одному плечу, то к другому.

Понурый Павлуша сидел рядом.

— А ты можешь не ходить на свою стрелку? — спросила я.

— Нет, — ответил Павлуша.

— Тебя покалечат.

— Лучше быть калекой, чем трусом, — сказал Андрей.

— Глупости, — сказала я. — Гораздо лучше быть трусом, чем калекой. Калека — это надолго.

— А как же кодекс чести? — возразил Андрей. — Мужчина должен иметь кодекс чести.

«Воспитатель нашелся», — подумала я, но вслух ничего не сказала.

Андрей повернулся к сыну:

— А зачем ты его толкал в лужу?

— Не знаю.

— Ну все-таки. Какая-то причина была?

— Захотелось.

— Если каждый будет делать то, что ему хочется, мир перестанет существовать.

Павлуша молчал. Для него это было слишком сложно.

— Понял? — проверил Андрей.

Павлуша не ответил. Сжался.

— Отстань от него, — попросила я зятя.

До стрелки оставалось двадцать минут. За Павлушей зашел Баран, его секундант.

Павлуша поднялся из-за стола, и они отправились на место встречи, то есть на мост.

Андрей пошел следом, но старался быть невидимым. Мальчики шли по тропинке вдоль реки, а Андрей продирался сквозь кусты, пригибаясь для маскировки.

Вот и мост — место дуэли. Павлуша с Бараном пошли по мосту. С другой стороны к ним шествовал Тончик, за его спиной маячили два рослых секунданта лет по шестнадцать.

Андрей стоял за кустом и с ужасом наблюдал.

Мальчики приблизились друг к другу. Начался какой-то диалог, которого Андрей не слышал. Следовало ждать, но Андрей ждать не мог. Эти амбалы могли легко скинуть Павлушу в реку, а из Барана защитник — нуль.

Мой зять Андрей — творческий и нервный парень. И не только. Он еще был хамоватый и психованный. Практически псих. Я понимала, что нервный слой — это та питательная среда, из которой он черпает свой актерский талант, поэтому я прощала ему хамство и грубость, которые очень неприятны в повседневной жизни.

Андрей вылетел на мост, подскочил к Тончику.

— Ты кто? — спросил Андрей с заметным хамским оттенком.

— Антон Афонин, — спокойно ответил Тончик. — А что?

Он совершенно не боялся взрослого человека, при этом артиста, известного всей стране.

— Ты где живешь? В нашем поселке?

— Нет, — ответил Тончик. — Я живу на пустыре.

— Вот и сиди на пустыре. Понял? Знай свое место и не лезь, куда не зовут.

— А я не лезу, — ответил Тончик. — Это он к нам пришел.

— Это правда? — Андрей повернулся к Павлуше.

Тот молчал, глядя вниз в доски моста.

— Что это тебя понесло по огородам? Что у тебя общего с этой низовкой? Чему ты можешь у них научиться? Матерным словам?

Павлуша не отвечал. Ему было стыдно за отца.

Дальше из Андрея полез псих. Он себя не контролировал. Он унижал Тончика, вытаращив глаза и брызгая слюной.

Тончик с легкой насмешкой глядел на папашу своего друга. Он презирал Павлушу за трусость (привел взрослого), и Андрея он тоже презирал за ту же самую трусость. Андрей боялся, поэтому он визжал, как подрезанная свинья, вместо того чтобы разговаривать, как нормальный человек. Настоящие бандиты ведут себя более корректно.

Тончик перевел глаза на Павлушу и сказал:

— В следующий раз бабушку приведи.

Повернулся и пошел по мосту в противоположную сторону.

Павлуша с Бараном вернулись на дачу.

Андрей задержался у своей машины. Он решил ее вымыть. Раз уж приехал, почему бы не воспользоваться случаем? Андрей стал носить ведра воды к машине.

Мальчики сидели во дворе, подавленные. Павлуша был просто убит.

Я подошла к ним и спросила у Барана:

— Андрей нормально разговаривал?

— Не-е-ет, — протянул Баран.

Даже ребенку было понятно, что Андрей превысил свои полномочия и выступил не как представитель творческой интеллигенции, а как законченное хамло. Странно, что его не побили. Могли бы и навалять.

Было ясно, что Павлуше теперь за забор не выйти. Его отторгнут, и не исключено — изобьют. Но самое тяжелое — то, что Павлуша потеряет друзей.

А он их любил. Ему с ними было интересно. Внутрипоселковые друзья тоже имели место быть, но те, кто за забором, незаменимы.

Тончик был генератор идей. Он придумывал такие веселые, рискованные игры, что в груди за ребрами пробегал холодок.