Ирвин Шоу - Век здравомыслия

— Спасибо, — ответила Элис. — Скажи Мансону, что мне хочется дать ему в зубы.

— Ничего не поделаешь, бэби. Бизнес превыше всего. Ты знаешь.

— Почему он не сказал тебе об этом до отлета? Тогда ты помог бы мне подготовить квартиру к отъезду и мы могли бы поехать вместе.

— Он сам об этом не знал, — терпеливо объяснил Рой. — В наши дни ситуация меняется очень быстро.

— Я все равно хочу дать ему в зубы.

— Имеешь право, — Рой улыбнулся. Приедешь и скажешь ему об этом сама. Когда тебя ждать? Завтра?

— Уж это ты должен знать, Рой. Я — не батальон. Ты не можешь сказать: «Гражданка Элис Гайнор, вам велено быть в трех тысячах миль отсюда завтра в четыре часа пополудни», — и ожидать, что так оно и будет.

— Хорошо, ты не батальон. Так когда?

Элис хихикнула.

— В голосе слышится нетерпение.

— Мне и не терпится.

— Это хорошо.

— Так когда?

— Значит, так… — Элис задумалась. — Мне надо забрать Салли из школы, отправить кое-какие вещи на хранение, сдать квартиру, забронировать билеты…

— Когда?

— Через две недели. Если будут билеты на самолет. Ты сможешь подождать?

— Нет.

— Я тоже, — они оба рассмеялись. — Ты там не очень-то развлекаешься?

Рой узнал тон и внутренне вздохнул.

— Отнюдь. Прихожу поздно, запираюсь в номере и читаю. Уже прочитал шесть книг и наполовину осилил мемуары генерала Маршалла.

— В один вечер ты не читал, — в голосе Элис слышалась обманчивая веселость.

— Понятно. Давай послушаем, что я делал в этот вечер.

— Моника во вторник прилетела из Калифорнии и сразу позвонила мне. Сказала, что видела тебя с красоткой в модном ресторане.

— Если бы существовала высшая справедливость, Монику бы сбросили на Бикини вместо водородной бомбы.

— Моника говорит, у нее длинные черные волосы.

— Она абсолютно права. У этой девушки длинные черные волосы.

— Не кричи. Я прекрасно тебя слышу.

— Но Моника забыла упомянуть, что девушка эта — жена Чарли Льюиса…

— Она сказала, что вы были вдвоем.

— Потому что Чарли Льюис находился в двадцати футах от нас, в мужском туалете.

— Ты уверен?

— Нет. Возможно, он был в женском.

— Может, тебе это кажется забавным, но, учитывая твое прошлое…

— Я готов поменяться моим прошлым с любым образцовым мужем, — оборвал ее Рой.

— Терпеть не могу, когда ты шутишь на эту темя, — голос Элис начал дрожать, и Рой тут же раскаялся в своей резкости.

— Послушай, бэби. Быстренько прилетай сюда. Как можно быстрее. Тогда мы не будем ссориться из-за ерунды.

— Извини, — голос Элис заметно смягчился. — Все дело в том, что последние годы мы слишком часто расставались. Вот я и веду себя глупо. Кто платит за звонок?

— Компания.

— Это хорошо, — Элис хохотнула. — Это кошмар, ссориться по телефону за собственные деньги. Ты меня любишь?

— Прилетай побыстрее.

— Ты намерен ответить на мой вопрос?

— Да.

— Отлично. Я тоже. До свидания, дорогой. До скорой встречи.

— Поцелуй за меня Салли.

— Обязательно. До свидания.

Рой положил трубку. Покачал головой, вспомнив перепалку. Улыбнулся, вспомнив окончание разговора. Поднялся со стула, подошел к настенному календарю, чтобы прикинуть, когда ему ждать жену и дочь.

Телеграмма пришла через три дня:

«ЗАБРОНИРОВАЛА МЕСТА НА ДВУХЧАСОВОЙ РЕЙС 14 МАЯ С ПРИБЫТИЕМ В БЕРБАНК В 10 УТРА ПО ТВОЕМУ ВРЕМЕНИ. ПОЖАЛУЙСТА ПОБРЕЙСЯ. ЛЮБЛЮ ЭЛИС».

Рой улыбался, перечитывая телеграмму, но потом вдруг почувствовал некое беспокойство, пусть и никак не мог понять, в чем причина. Весь день проходил с этим, невесть откуда взявшимся чувством тревоги, и лишь когда засыпал, его словно громом поразило. Сон сняло, как рукой, он вскочил, вновь схватил телеграмму. 14 мая. Не стал гасить лампу, закурил, сел на узкую кровать в безликом номере отеля и медленно, очень медленно, вернул себе контроль над нервами.

Суеверным он не был, даже не ходил в церковь и всегда смеялся над матерью, которая во всем, а уж особо во снах, находила пророчества и знамения. Элис тоже не была чужда суевериям. Если она хотела, чтобы какое-то событие произошло, никогда не говорила о нем, чтобы не спугнуть. Он не раз ее за это высмеивал. Во время войны, когда все газеты и журналы уверяли мир, что в окопах нет ни одного атеиста, он никогда не молился, даже в самые тяжелые и опасные моменты. И за всю свою взрослую жизнь ни единое его телодвижение не вызывалось суеверием или предчувствием. Он оглядел маленький, ярко освещенный, удобно обставленный номер двадцатого столетия и почувствовал себя круглым идиотом: он, инженер, здравомыслящий человек, вскакивает с кровати, словно на него плеснули холодной воды, из-за давнишнего кошмара, не имеющего ровно никакого отношения к реальной жизни.